подчиненные и не причислили бы его к «буржуазии». Система социальной классификации у солдат была достаточно гибкой. Показательно, что в данном случае погоны не были знаком принадлежности к «буржуазии», напротив, они оставались почетным символом власти, который следовало отобрать у представителя «буржуазии» и передать стороннику «пролетариата».

Схожий случай имел место в начале июня 1917 г. в 10-м Сибирском стрелковом полку. Здесь толпа стрелков «разжаловала» штабс-капитана за оскорбление солдата. Затем командир полка по требованию солдат должен был снять с осужденного офицера погоны, солдаты же назначили его рядовым стрелком в одну из рот[668].

Солдаты 650-го полка, отказавшиеся подчиниться приказу о расформировании своей части, 23 мая 1917 г. арестовали группу офицеров, в том числе и командира полка, с них были сорваны погоны. Во время же волнений в 403-м полку солдаты захватили командира полка, сорвали с него фуражку, при этом раздавались крики: «Сорвите с него погоны, пырните штыком»[669].

И в данных случаях солдаты, бросавшие грубый вызов военной дисциплине и власти своих командиров, продолжали считать погоны почетным знаком различия командиров, но при этом оставляли за собой право «разжалования». В отличие от многих моряков Балтики они не воспринимали погоны как «старорежимный» символ, подлежащий устранению в принципе.

В иных же случаях все офицеры, все обладатели иной привилегированной формы воспринимались солдатами как представители враждебного класса. О таком отношении сообщал в июле 1917 г. офицер 6-го тяжелого полевого отдельного артиллерийского дивизиона, дислоцированного в Твери: «Война капитализму понимается, как призыв к немедленному уничтожению капиталистов и буржуев, — причем под этим понимаются все те, кто не в солдатской форме в узком смысле этого слова». Соответственно, некоторые унтер-офицеры, произведенные после революции в прапорщики, воспринимались солдатами как предатели своего «класса»: «Надел погоны офицерские, значит, продался буржуазии»[670]. Погоны командного состава нередко воспринимались как ненавистный символ социального неравенства, знаки различия офицеров, а порой и погоны вольноопределяющихся могли восприниматься как знак принадлежности к «буржуазии». Если балтийские матросы, начавшие борьбу с офицерскими погонами в марте, использовали антимонархическую риторику, то летом 1917 г. часть солдат использовала риторику антибуржуазную. И здесь идея создания бесклассового сообщества воинов новой России была следствием усиления антибуржуазной пропаганды и распространения «антибуржуйских» настроений[671].

В некоторых же частях именно солдаты отказывались от своих погон. Так, в одной батарее 6-го отдельного тяжелого полевого артиллерийского дивизиона, дислоцированного в Твери, конфликт возник во время официального осмотра обмундирования (18 июля). Некий артиллерист явился на смотр без погон и заявил командованию, что солдатом он быть не желает, войну считает лишней и сам воевать ни в коем случае не станет[672]. В данном случае демонстративное нарушение формы одежды, как видим, трактовалось как символ антимилитаризма.

Очевидно, между разными формами отрицания погон и степенью политической радикализации войсковых частей и подразделений существовала какая-то связь. Можно предположить, что сторонники Временного правительства были более дисциплинированными, а «большевизированные» солдаты чаще отрицали погоны. Так, еще до Июньского кризиса в 176-м пехотном полку обсуждалась политическая резолюция. Несколько офицеров пытались возражать против пункта: «Признать Ленина своим идейным товарищем». В ответ, как гласит постановление следственной комиссии об участии полка в событиях 3–4 июля, раздались «…крики возмущения и негодование по поводу офицерских погон приняли необычайно резкий и грубый характер»[673]. Можно предположить, что сторонники большевиков в этом полку и в иных ситуациях использовали антипогонную риторику во время конфликтов со своими офицерами.

Однако некоторые войсковые части, противостоящие друг другу в дни Июльского кризиса, выглядели в этом отношении совершенно одинаково: в обоих лагерях можно было встретить обеспогоненных военнослужащих, хотя большинство политических противников продолжало носить наплечные знаки различия. Даже среди бойцов отборного правительственного отряда, который занял особняк Кшесинской, резиденцию руководства большевиков, можно было увидеть солдат без погон. И на официальной церемонии похорон казаков, погибших во время Июльских событий, рядом с Керенским также стоят некие лица в военной форме, но без погон[674].

Попытки восстановления дисциплины в вооруженных силах после Июльского кризиса отразились на отношении к военной символике. Так, командование пыталось унифицировать форму, действуя уже не уговорами, а приказами. Их в июле и августе было издано немало, что косвенно свидетельствует об остроте данной проблемы.

Командующий Петроградским военным округом генерал П.А. Половцев 8 июля в приказе № 380 требовал от войск соблюдать дисциплину и форму одежды — «погоны одеть»[675]. В это время «мятежные» полки столичного гарнизона расформировывались, очевидно, данный приказ касался частей, поддержавших Временное правительство. Можно предположить поэтому, что вопрос о погонах был актуален и для этих «лояльных» полков.

Капитан 1-го ранга Б.П. Дудоров (с 1 июня — первый помощник морского министра) 7 июля передавал указание А.Ф. Керенского: «В Кронштадте до сего времени служащим там офицерам не возвращено отобранное у них в первые дни революции оружие, а офицеры и солдаты сухопутных частей войск ходят без погон. Морской министр требует, чтобы: 1) Офицерам было возвращено оружие. 2) Сухопутные офицеры и солдаты соблюдали бы форму одежды, им присвоенную, ибо замена погон нарукавными знаками, принятая во флотских частях, не распространяется на сухопутные части войск, хотя бы таковые и стояли в морских крепостях или в непосредственном соседстве с морскими командами»[676].

Штаб Балтийского флота 11 июля также сообщил, что приказ от 15 апреля о снятии погон офицерами сухопутных войск, подчиненных командующему флотом, отменяется. Начальник войск, подчиненных командующему флотом Балтийского моря, генерал-лейтенант Л.Н. Пархомов 12 июля отдал приказ: «Командующий флотом сего числа отменил приказ по флоту № 125 об изменении формы одежды, поскольку он касается сухопутных войск. Ввиду сего, а также ввиду того, что вся революционная армия продолжает сохранять установленную форму одежды, предписываю в гарнизонах крепостей и позиций, мне подчиненных, восстановить существующую для всей русской армии форму одежды, сняв все незаконно и самовольно присвоенные внешние отличия и приняв должный воинский вид». А 15 июля официально был объявлен приказ № 16 нового командующего флотом Балтийского моря А.В. Развозова, получившего к этому времени чин контр-адмирала. Он иначе интерпретировал приказ Максимова, но также требовал ношения погон в сухопутных частях: «Приказ моего предшественника от 15 апреля сего года, за № 125, на чинов сухопутных войск не распространяется, которые руководствуются в отношении формы одежды приказами по военному ведомству»[677].

Однако этот приказ не выполнялся. Генерал-лейтенант Л.Н. Пархомов лично убедился в этом, 17 июля посетив 1-й и 2-й крепостные полки Морской крепости императора Петра Великого. В своем приказе от 25 июля он указывал: «Одеты солдаты неряшливо, многие не по форме и без погон, воинского вида