— Это мальчик.

— Что?

— Твой ребенок. Это мальчик. Ты уже сказала ему?:

— Я сама еще не уверена! — возмутилась она, побледнев от гнева, но потом смягчившись, — а ты… ты сам не хочешь сказать ему?

— Нет, сударыня. Это…

— Да, да, это мое право! — перебила она, снова собираясь ретироваться.

— Мелисанда, — снова окликнул он.

— Да?

— Волки очень живучи.

— Прости, я не поняла.

— Волки, — раздельно повторил он. — И их щенки. И щенки их щенков. Они все очень живучи.

Она растерянно улыбнулась, пораженная, как легко Мергвин смог прочесть ее мысли; не хотелось бы ей, чтоб нашелся еще кто-нибудь, способный на это.

— Впрочем, похоже, на меня напала стариковская болтливость.

— Хм-м-м! — Мелисанда не нашлась, что ответить, поцеловала его еще раз в щеку и удалилась с Конаром в отведенную для них комнату.

Она оказалась весьма просторной. В распахнутое окно заглядывала луна, величаво плывущая по бархатному небу. Мелисанда принялась возиться со шнурками платья на спине, и тут же почувствовала, как ей помогают его руки. Не двигаясь, она позволила ему расстегнуть платье.

— Я знаю, что ты сердишься, — нежно прошептал он. — Но может быть, хотя бы эту ночь мы не будем превращать в битву? — она с трепетом ощутила его влажное, горячее дыхание на своей коже.

Она застыла на мгновение, а потом обернулась к нему, не разнимая его объятий.

— Нет, — едва слышно промолвила она. — Не будем.

Нет, не в этот вечер. Ведь потом ей предстоит провести в одиночестве так много вечеров.

Ведь потом она вырвется из-под его гнета.

Ведь потом он отправится на войну в сопровождении Бренны.

Нет, не в этот вечер. Сегодня она будет нежной. Она прижалась к нему, жадно отвечая на его поцелуи, лаская его тело руками, касаясь его мягким шелком своих волос, Целуя, покусывая, лаская языком каждый дюйм его кожи. Она спускалась все ниже и ниже.

Его пальцы запутались в ее локонах, он тяжело и часто дышал, совершенно расслабившись, позволяя делать все так, как она хочет. А она продолжала свою любовную игру с его телом. Встав на цыпочки, она целовала его плечи, она снова и снова будоражила его прикосновениями своих рук, своего тела, своих грудей. Ниже, ниже, и вот уже ее пальцы нежно сжали его сильный фал, она ласкает его языком, губами.

Больше не в силах переносить эти мучительные ласки, Конар подхватил Мелисанду и понес на кровать. Их взоры встретились. Обуздав распаленные в нем страсти, он не сразу овладел ею.

Он целовал ее так нежно, словно это была их первая брачная ночь. Он ласкал ее так, словно его пальцы старались запомнить каждый дюйм ее кожи, мельчайший изгиб ее тела. И лишь когда ее тело все напряглось охватившего ее острого желания, он вошел в нее, он слился с ней, так что они оба забыли обо всем на свете…

И еще не раз их пальцы сплетались, а губы сливались в бесконечном поцелуе, еще не раз медленно, неуклонно в них разгоралось пламя страсти, и их тела соединялись, содрогаясь от наслаждения.

Проснувшись, Мелисанда обнаружила, что Конар почти одет. С удивлением она поняла, что проспала до позднего часа, что все уже давно были на ногах, а крепостной двор шумел голосами, топотом и ржанием лошадей, звоном оружия.

— Скорее! — поторопил Конар, — мы вот-вот выступим!

Она вскочила, наскоро умылась, решив тщательно заняться туалетом в более удобное время, и оделась.

Обернувшись к Конару, она обнаружила, что он почти в полном вооружении: грудь его прикрывали сверкающий доспехи, на роскошной перевязи висел меч, в руках он держал круглый остроконечный шлем. Стараясь не причинить ей боль, он осторожно прижал ее к груди и нежно поцеловал.

— Я вернусь. Верь, что наша разлука не будет долгой, жди меня, я вернусь.

Она вздрогнула. Не сводя с него взгляда, она молча кивнула. Он коснулся ее щеки и удивленно спросил:

— Мелисанда, ты боишься за меня?

— Да, да! Ведь я должна дождаться тебя!

— Обещай мне это.

— Да! — воскликнула она.

— Что это — любовь или ненависть блеснули в твоих глазах? — требовательно спросил он.

Она потупила взор, но он заставил ее поднять голову.

— Мелисанда!

— Я умоляю тебя…

— Послушайся моих предостережений!

— Разве у меня есть выбор?

— Нет, — с чувством подтвердил он. И направился к выходу.

Мелисанда последовала за ним. Он вдруг остановился, обернулся к ней и взял ее за руку. Спустившись во двор, они увидели, что их ожидает Свен, держа в поводу Тора и свою лошадь. Конар взялся за уздечку, но задержался и, еще раз обнял Мелисанду. У нее перехватило дыхание, она испугалась, что может лишиться сил и упасть, как только он оставит ее.

Он попытался ободрить ее перед расставанием. Мелисанда чувствовала, что плачет.

— Господь да пребудет с тобой, — вдруг прошептала она. — Я буду молиться, Господь да пребудет с тобой!

— Да, и с тобой, — его ладонь коснулась ее лица, но всего лишь на краткое мгновение. И вот он уже вскочил на Тора. Она почувствовала на своем плече чью-то руку. Рианнон. Они отошли в сторону от всадников, и Мелисанда увидела, как строится семейная дружина.

Это было внушительное и грозное зрелище. Они образовали длинную, казалось, бесконечную, цепь. Строй возглавил Олаф, по обе руки которого заняли свои места его рослые златокудрые сыновья, Эрик и Конар, казавшиеся еще выше из-за остроконечных викинговских шлемов. Даже с такого расстояния можно было разглядеть суровый блеск их ярко-голубых глаз. Рядом с ними находились остальные братья: Конан, Бриан, Брайс и Лейв. В следующем ряду Мелисанда увидала зятьев, Михеля и Патрика, а также многочисленных братьев и кузенов Эрин, и еще одного Эрика, чистокровного викинга, брата Олафа.

На какое-то мгновение строй замер неподвижно, затем земля содрогнулась от дружного топота сотен копыт.

Длинная, грозная вереница вооруженных до зубов всадников, извиваясь, прошла сквозь городские ворота и скрылась из виду.

Недели сменяли одна другую, а Мелисанда все еще сидела в Дублине в ожидании вестей от мужа.

Каждый день от Олафа прибывали гонцы. Но ни один из них не принес сколько-нибудь значительных новостей. Они вступили в переговоры с Мелморденом, требуя освобождения Найалла. Эрин зачитывала все послания вслух в своей гостиной, и снова наступали часы ожидания.

Мелисанда по-прежнему чувствовала себя превосходно, но ведь прошло уже больше двух месяцев, а обычные недомогания так и не наступили.

И вот уже — вольно или невольно — она начала мечтать о будущем ребенке. И ей уже не казалось таким ужасным, что у нее может родиться мальчик, к вящей радости его отца.