«Мир кружится! Кружится, кружится, кружится!..» – пожаловались головастики-мысли, выплывая в сознании, а потом так же быстро исчезая.

Я и не заметила, кто вручил мне желанный ранее букет цветов и как в пальцах Дэна оказалась коробка в праздничной перламутровой фольге.

– Как нам быть, Сморчок?! – уже устав суетиться и переживать, полюбопытствовала я, но меня, кажется, никто не услышал. Кто-то из категории тех особенных дураков, которым всегда и всего мало – хочется им шикарных зрелищ, заорал:

– Поцелуй! Дэнв, поцелуй ее!

– Да, чувак, давай! Покажи класс!

– Дэнни! Дэнни! Дэнни! – раздавалось со всех сторон. А потом мои умнички-сокурсники, не желая отставать, проскандировали:

– Ма-ша, горь-ко! Ма-ша!

Я не знаю, как я не потеряла сознание и из орла не превратилась под напором таких эмоций в маленького невидимого червячка.

Зато в это время ожил Дэн – это на парня традиционные свадебные слова так подействовали. «Горько» ему совершенно не хотелось – до него все-таки дошло, что стоять просто так нельзя, нужно что-то делать, искать выход, – он оглянулся, выискивая быстрым взглядом брешь в толпе, обступившей нас. Бреши не было.

– Это какой-то пи… кошмар, – сглотнул он, явно запуганный встречей друзей, которые кричали ему, махали, подбадривали и вообще вовсю веселились.

– Согласна. И тебя целовать не буду, – сердито ткнула я пальцем ему в твердую грудь – тут же почувствовала в нем легкую боль.

– А я тебя и не заставляю! – с трудом сквозь восторженные крики, требующие поцелуя, услышала я ответ Смерча.

– Горько! – как по заказу, грянул сводный хор веселящихся парней и девушек. От обилия эмоций молодой человек, сидевший с ноутбуком и колдующий с ударными, выдал торжественную барабанную дробь, подкрашенную басовым проигрышем.

– Они заставляют! – некрасиво взвизгнула я. – Они!

– Я сейчас им все объясню! – Дэн вновь проделал свой любимый трюк – поднес запястье к губам и прикусил кожу – разволновался. – Не беспокойся, партнер! Эй! Народ! – подняв открытую ладонь вверх, закричал самым серьезным голосом Денис, но…

Но объясниться Смерчу помешала сама Судьба. Проведение, Рок, Фатум, если угодно. А может быть, закон Мирового Свинства. Едва он отстранился от меня и открыл рот, набрав в легкие побольше воздуха, чтобы поведать своим многочисленным друзьям об их великом заблуждении, как ему помешали. Не вовремя, честно сказать – если бы эти люди поторопились со своим прибытием хотя бы на десять минут, не было бы этой трагикомедии, достойной страстей произведений Еврипида или Ибсена, создававших произведения в этом старинном жанре.

Нет, это были не его друзья, и не мои, это вообще были не студенты, и даже не преподаватели. Люди, попортившие «малину», к университетской жизни вообще никак не относились. Зато они относились ко всем знакомым органам правопорядка, имели определенную форму одежды – ту самую, мужественную, черную, с гордой надписью «Полиция» на спине, включающую в себя берцы и черные береты. У брата была подобная, когда он там служил после армии, – знаете, как он гордился ею? Особенно специальной маской. Хотя эти ребята, приехавшие в небольшом микроавтобусе в сопровождении двух легковых машин с мигалками, были без масок.

Вообще, наверное, из-за всеобщего гама сотрудников полиции никто и не заметил бы, но как только они припарковались и все пришедшие спохватились, стало поздно, ведь парни в форме оказались совсем рядом. Но они сами себя выдали: кто-то из тех, кто сидел в легковых машинах, заорал в мегафон, как только все три авто остановились на стоянке, влетев на нее с бешеной скоростью:

– Всем оставаться на местах! Повторяю: всем оставаться на местах! Это полиция!

На местах никто оставаться не пожелал, и пока сотрудники органов правопорядка бежали к крыльцу университета, преодолевая газон, друзья Дэна бросились врассыпную. Кто-то заорал:

– Менты! Охренеть, менты приехали!

Один из тех, кто обладал глупым чувством юмора, не менее громко отвечал:

– Спасибо, кэп!

А парень с черной челкой подхватил, вновь завладев все еще работающим микрофоном:

– Все сваливаем! Мусорки! Кто будет на воле – приходите в клуб на наш сегодняшний концерт! Да будет свобода-а-а!

– Не сдадимся жандармам! – захохотал один из шляпников, со скоростью света скрываясь за рядами клумб.

Его даже кто-то поддержал обрадованными выкриками. Оптимист, однако, почище меня – думает, его эти крепкие спортивные парни в форме, невесть как взявшиеся на территорию университета, отпустят его из «обезьянника» провести концерт!

– Всем стоять! Стоять! – надрывался еще один любитель поорать в мегафон. Его мудрому совету никто не внял.

Ненавижу панику. Сама начинаю паниковать!

Кое-кто сбегал организованно: некоторые парни неформальной внешности как-то отработанно хватали оборудование и буквально растворялись в воздухе. Многие, правда, убегали неумело.

– Не стой! – услышала я голос Дэна над собой, и мы волшебным образом очень-очень быстро оказались в холле университета – жаль, туда рванули не все, а лишь часть собравшихся, посчитав, что в огромном здании легче затеряться, чем на открытом пространстве. Кстати, мы пробежали мимо ошарашенных охранников, выбежавших навстречу своим «коллегам» с протестами, – эти мужики, в общем-то безобидные дядьки, в чьи святые обязанности входило проверять студенческие по утрам, судя по всему, об «акции» знали – сами наблюдали за ней.

– За мной! – несся впереди брюнет, не забывая, впрочем, удерживать одной рукой идиотский шар, а другой подаренную коробочку. Я самостоятельно неслась рядом с ним, уцепившись за край его безрукавки. Мой букет успел в суматохе куда-то деться – когда я едва не споткнулась на пороге входа. Лучше бы я голову потеряла вместо долгожданного букета, а ведь я даже не успела рассмотреть, какие там цветы были!

Мы кинулись через холл к широкой мраморной лестнице – на ее боковых ступенях мы чаще сидели, чем ходили по ним. Я думала, мы поднимемся по ней, затеряемся в многочисленных переходах, побежим куда-нибудь на последний этаж и замаскируемся, например, под студентов заочного отделения, учащихся вечером. Но Смерч неожиданно свернул в один из боковых проходов, где наверх вел новенький преподавательский лифт, – наши же, большегрузные, студенческие, потрепанные не столько временем, сколько нами, временно не работали, в отличие от этих. А пользоваться лифтами, предназначенными работникам университета, студентам было запрещено. Раньше замеченных в этом злостном деянии наказывали, презрев основную характеристику демократии – равноправие. Однако студентам на наказание в какой-то момент стало просто-напросто плевать, и они все равно сломали лифт – прямо перед приездом в университет губернатора, который вместе с другими важными государственными персонами из всех других преподавательских лифтов выбрал именно этот, сломанный, а потом с воистину эстонским акцентом спрашивал: «Патчему-у-у эт-тот ли-и-ифт та-а-ак до-о-олго ед-дет?» По крайней мере так говорилось в байках… На самом деле губернатор, прославившийся нервным нравом скорее всего орал и возмущался. После пятнадцатиминутного бесплодного ожидания лифта он и его команда сделали выговор главе университета и его замам. Те же, кстати, хотели продемонстрировать начальству, на что конкретно пошла пара-другая миллионов, выделенных на благоустройство здания университета, поэтому жутко разозлились на учащихся. И через пару дней ректорат пошел на крайние меры – для вызова лифтов каждому преподу выдали особенные ключи – «таблетки», похожие на домофонные, и студенты больше не смогли посягать на государственное имущество, ломая только «свои» лифты с потрясающей частотой. Поэтому мне и приходилось подниматься на пятый этаж пешком.