Я встала и взяла из шкафа бутылку минеральной воды.

– Хочется вспомнить про возраст несчастного йорка, сказать: «Собака мирно умерла от старости». Но думаю, годы здесь ни при чем. Да, Михаил? Отраву сначала на ком-то опробовали?

– Миша! – ахнула Мария Ивановна. – Господи, наша собачка. Чем она провинилась?

По щекам пожилой женщины потекли слезы.

– Я ничего плохого не заподозрила, когда ты подошел ко мне и сказал: «Мама, Трикси умерла. Тебе не надо на нее смотреть, запомни ее живой». Сын велел мне сидеть в спальне, пока он похоронит йорка. Потом Миша унес домик Трикси, вымыл пол в том месте, где находилась ее любимая лежанка. Он был в перчатках, но меня это не смутило – боже! Ты опробовал отраву в нашем доме!

– Нет, нет, – зачастил Миша. – Я это в саду сделал, а Трикси вдруг в особняк побежала, в свой домик юркнула и умерла. Я очень тщательно все убрал, ее барахло вывез. Не смотрите на меня так! Я семью от позора спасал.

– Бедняжка Трикси, – зашмыгала носом Флора, – как мне ее жаль.

Виктор кашлянул, и я поняла, о чем подумал адвокат. Слова жалости невестка Демидовых произнесла впервые за все время беседы. Похоже, смерть Вики, Кати и Лауры Кукасян ее не очень тронула.

– У Дарьи есть еще вопрос, – сказал Брунов.

Я выпрямилась.

– Я потеряла сумку под окнами особняка Демидовых. Мария Ивановна, сделайте одолжение, расскажите, что вы сделали, когда ее увидели?

Демидова сморщилась так, будто сделала глоток свежевыжатого лимонного сока.

– Я сразу поняла, чем вы занимались. Мерзкое поведение. Принесла сумочку в комнату и показала Михаилу: «Вот что госпожа Васильева потеряла под окном. Сто раз вам с Геной говорила, еще когда мы в «Акации» жили: соседи очень любопытны. Оттого, что миллионы на особняк заработали, они не стали интеллигентнее. Хотите с братом поболтать? Закрывайте окна или беседуйте на веранде, к ней тайком не подойти. Что вы мне отвечали? «Мама, тебе везде враги мерещатся». Ну и как ты теперь отреагируешь? Дарья вас с Геной подслушивала, ей до всего дело есть. И не спрашивай, откуда я знаю, чье барахло, в сумке ее права лежат».

Михаил мне ответил:

«Мама, она могла идти мимо и уронить ее. Ты слишком подозрительна».

Я возразила:

«Мимо идти? Под нашими окнами? Глупее ничего не слышала!»

Миша продолжил:

«Надо нам с Дарьей помириться, Марфа набезобразничала, нужно соседку умаслить. Ну-ка посиди тут».

Минут через двадцать сын принес пакет и велел:

«Мама, сходи к Васильевой, передай ей от меня подарок. Скажи: «Решила вам подарить домашние туфли, Мишину авторскую работу». Понимаю, тебе не хочется, но давай отношения с ней налаживать. Сумку ты ей в руки не отдавай, положи у них на участке на дорожку. Пусть думает, что посеяла ее возле своего дома, иначе в глупое положение попадешь, придется спрашивать: «Что вы под нашим окном делали?» Только, пожалуйста, сама коробку с туфельками ни в коем случае не открывай. Я их красиво уложил, бантом перевязал, не испорти дизайнерскую упаковку. Узнаю, что сама крышку и туфли трогала, разговаривать с тобой перестану. Пообещай, что сделаешь, как я прошу. И не говори соседке, что я тебя послал, скажи, будто сама решила подарок ей сделать».

– Ну конечно, – усмехнулась я, – создатель эксклюзивных домашних одеяний не хотел, чтобы матушка отравилась, на тапки он порошка насыпал. Да, я слышала разговор братьев. Кстати, во время беседы Миша прикидывался, что с трудом вспомнил Зинкиных, изображал, что вообще ничего о женщине, убитой в подъезде, не помнит, но фамилия Светланы прозвучала в беседе. Михаил струхнул.

– Да! – топнул ногой младший брат. – Я испугался за себя, за Генку. Олеся, теща моя, рассказала всем, как в дом сумасшедшая Зинкина рвалась, денег требовала. Мать с Геной сделали вид, что не понимают, почему Светлана к нам прикатила, а я мигом сообразил: бабе деньги ой как нужны! Не дай бог Васильева что-то заподозрит, встретится с Зинкиной, и эта стерва за мзду все ей расскажет. Такие, как Светлана, за жирный кусок на что угодно согласны.

– Неправда! – покраснела Зинкина.

– Правда, – отрезал Михаил. – Предложили тебе предки квартиру, и сестрица Аленушка не задумываясь братца Иванушку Серым Волком сделала. Я своих спасал, не хотел, чтобы они пострадали. Некоторые люди пожар тушат, когда он полыхает. А на мой взгляд, лучше заняться профилактикой.

– Профилактикой… – повторил Виктор. – Отличное слово. Вы не подумали, что Дарья может кому-то передарить тапочки.

– Обувь, сделанную моими руками? – возмутился Михаил. – Эксклюзивный экземпляр, красоту неописуемую? Да вы что? Это невозможно. Мои работы хранят, ими восхищаются.

– Самомнение вас подвело, – вздохнула я. – Мне бархат в стразах и золотых нитях не понравился, его получила домработница, и у нее случился инфаркт. К счастью, Людмила – крепкая женщина, она сразу попала в руки опытных врачей и уже выздоравливает. Но вы были правы, меня заинтересовала фраза, брошенная вашей женой в беседе. Узнав о желании Геннадия отправить Марфу за границу, Флора бросила ему в лицо фразу: «Поеду к Зинкиной, заставлю ее рассказать правду об Артеме». Далее она пообещала пойти в «Желтуху», после чего у Геннадия начнутся неприятности. Флора почему-то полагала, что Геннадий Борисович, услышав ее слова, испугается и оставит Марфу дома. Меня это заинтересовало, и я отыскала Светлану Егоровну, она не пряталась, работала и жила на прежнем месте. Не произнеси Флора фамилии «Зинкина», я бы никогда не узнала правды. Мария Ивановна оказалась права: не надо выяснять отношения при открытых окнах.

– Так ты все знала про Зинкиных, дрянь! – закричала Мария Ивановна Флоре.

– Вы только сейчас об этом догадались? – усмехнулась та.

– Как ты это выяснила? – продолжала вопить старуха. – Как?

– Вечно всех упрекаете, что они при открытых окнах беседуют, а сами, когда Генка хмурым делался и на всех кидаться начинал, уводили его в беседку, – напомнила Флора. – Она в поселке «Акация», где мы раньше жили, была в саду. А меня давно интересовало, что вы такое обожаемому сыну там говорите, отчего он из Змея Горыныча в пушистого зайку превращается. Да, в Москве свое любопытство я утолить не могла, там свекровь иначе действовала. Начнет Геннадий к нам придираться, а маман его под локоток и на улицу в любую погоду утаскивает. Не хотела наша Маша, чтобы родные их беседу слышали. А в «Акации» они в беседке уединялись, вокруг росли ели, кустарник. Я тихонько в листьях пряталась. Раз пять ходила, и все поняла. Гена мамаше жаловался: «Я убил Лауру, из‑за меня Артем Зинкин в психушке мучился». И давай каяться. А мамаша ему: «Милый, ты всю семью от позора избавил». Поработает старуха психоаналитиком, и сынок успокаивается. Правильно вы, свекровь любимая, про бдительность всем говорили, жаль, сами о ней позабыли!

Мария Ивановна прищурилась, набрала полную грудь воздуха, и тут адвокат сказал: