— Замечательно, — обрадовался Иниго, — едем в Ласао.

Доехав, он попросил их осмотреть постоялый двор, а сам, стегнув лошадь, помчался по прибрежной дороге. Обманутые слуги вновь начали преследование, но настигли его уже на входе в госпиталь Святой Магдалены, примерно в трёхстах шагах от въезда в Аспейтию. Здесь Лойола попросил приюта и, получив его, почувствовал себя в безопасности.

Его проводили в комнату с чистой мягкой постелью, но он отказался, устроившись на полу в коридоре. Подложив под голову дорожную сумку, уже стал задрёмывать, когда послышался голос брата:

— Иниго! Что это за странные шутки? Разве у тебя нет дома? Разве ты в ссоре со мной?

— Здравствуй, Мартин, — Лойола, зевая, поднялся с пола. — Прости, если обидел тебя. Но я ведь давно совершеннолетний и могу сам собой распоряжаться, разве не так?

Он смотрел на седого и погрузневшего старшего брата. Наверное, нужно найти другие слова...

— Тебе не надоело позорить наш род, Иниго? — устало спросил Мартин. — До меня ведь иногда доходят слухи. То мой брат спит в канаве, питаясь отбросами, то его судит инквизиция...

— Если я когда позорил наш род, то это уже пятнадцать лет, как прекратилось. Сейчас я, наоборот, приехал исправлять ошибки юности.

— И как ты себе это представляешь? — голос Мартина прозвучал недоверчиво.

— Буду проповедовать. Учить детей слову Божиему.

Мартин махнул рукой:

— К тебе никто не придёт.

— Достаточно и одного человека, — смиренно ответил Иниго, — но мне будет стыдно обращаться к людям, живя в нашем замке, понимаешь?

Мартин тяжело вздохнул.

Старший Лойола покинул приют расстроенным. Встреча с родственником после долгой разлуки представлялась ему совсем по-другому.

«Надо подождать. Может, образумится, захочет пожить по-человечески...» — подумал он, правда, без особой надежды.

Через несколько дней Мартин Гарсиа де Лойола снова отправился в приют Святой Магдалены. На подходе дорогу ему преградила толпа. Люди, затаив дыхание, внимали Иниго, сидящему на вишнёвом дереве. Вдруг две женщины, явно замужние, судя по платкам, с плачем обнажили головы. Мартин вспомнил народный обычай, существующий в Аспейтии. Некоторые дамы считали возможным жить с мужчинами без венчания, а только ходили с покрытой головой, будто вступившие в брак.

Закончив проповедь, Иниго пошёл к губернатору и начал требовать издать закон, который бы запрещал покрывать голову женщинам, живущим в грехе. Добившись этого через несколько дней, неугомонный проповедник придумал ещё одно нововведение — ежедневный полуденный колокольный звон. Он призывал всех слышащих его преклонить колени и дважды прочесть «Отче наш». Первый раз — о раскаянии всех, пребывающих в смертном грехе, а второй — за то, чтобы «нам самим не впасть в тяжкий грех ненароком».

После, опять же с помощью губернатора, Иниго организовал массовое утопление игральных карт в водах Уролы.

Вникнув глубже в жизнь родного города, неутомимый проповедник обнаружил множество неимущих, которые стеснялись просить милостыню. Он снова пошёл в городской совет и добился появления в Аспейтии постоянно действующего фонда — так называемого «ящика для бедных».

Лойола посещал власть имущих по утрам. Каждый вечер проповедовал — в церкви, на улицах, под окнами. Мартин постоянно следовал за братом, слушая его проповеди. Старался и не мог понять, что в них находит народ.

— Иниго, приходи в замок, выпьем хересу! — повторял он после каждой проповеди.

— Извини, Мартин, у меня мало времени. Я вряд ли ещё раз приеду сюда, — говорил Лойола и отправлялся по домам мирить поссорившихся, утешать печальных и обличать грешных.

Однажды в приют пришла Магдалена, набожная сестра Иниго, когда-то подсунувшая ему жития святых вместо рыцарского романа.

— Дон Иниго, позвольте попросить вас сегодня почтить своим присутствием Лойоло и переночевать там.

Он рассердился.

— Я же сказал Мартину: нет! Зачем он послал тебя уговаривать?

Магдалена улыбнулась загадочно. Наклонилась к младшему брату и что-то шепнула ему на ухо.

— А! — воскликнул Иниго. — Ради такого я бы пошёл даже в ад, не только в Лойоло.

Они двигались к замку обходными путями.

— Главное, чтобы Мартин не увидел тебя. Начнёт шуметь, ничего не выйдет, — говорила Магдалена, тревожно оглядываясь.

— Не увидит, — усмехнулся Иниго, — нет, ну как можно так жить?

Магдалена заперла брата в маленькой комнатушке без окон. Он слышал суетливые шаги горничных, накрывающих ужин, хозяйское покрикивание Мартина на домашних. Один раз дверь его каморки отворилась, и сестра просунула ему кусок какого-то пирога. Но вот наступила ночь. Магдалена выпустила Иниго. Они вместе на цыпочках пошли в другое крыло замка.

— Вот его комната, — прошептала сестра, — а вот — пустая, как ты просил.

— Неловко всё же поступать так с собственным племянником. Но ты права. Его отцу не нужно ничего знать, — еле слышно проговорил Иниго, — а где спит жена?

— Далеко отсюда. Не дозовёмся.

— И не надо звать, — Иниго вжался в указанную сестрой нишу, — я поговорю с любовницей.

Магдалена кивнула и исчезла.

Скоро послышались лёгкие шаги. Женщина почти бежала, но делала это очень тихо, напоминая белый призрак в темноте.

— Сегодня вы не будете грешить, — тихо сказал Лойола, выходя из ниши. Она не вскрикнула, хоть и перепугалась. Иниго взял её за локоть и отвёл в пустую комнату.

— Вы так сильно любите его, что даже не боитесь нанести оскорбление Господу?

— Да! Я люблю его! — она беззвучно заплакала. Иниго запер дверь на ключ изнутри.

— Обычно из-за любви совершают подвиги или дарят подарки. Вы же подталкиваете возлюбленного к краю бездны, ведь ваш грех относится к смертным. Вот что вы делаете для него? Может, это вовсе не любовь?

— Кто вы? — прошептала она с ненавистью. — Выпустите меня!

— В данном случае я — ваша совесть. Поэтому выпустить вас не смогу.

Взошедшая луна осветила комнату, и Лойола разглядел свою узницу. Она оказалась вызывающе красива. Глаза блестели, длинные волосы разметались по плечам, полные губы гневно шептали что-то... Она не закричит, скрывая своё присутствие в замке, и не сможет убежать...

Он находился в родном доме в ночь полнолуния, и ему было всего сорок четыре года...

Наверное, она почувствовала что-то. Перестала возмущаться, забилась в угол, с ужасом глядя на него.

— Это не любовь, а искушение, — твёрдо сказал Иниго, — если вам действительно дорог этот человек — не лишайте его надежды на Царствие Божие...

Перед самым рассветом он отпустил пленницу. В соседней комнате не раздавалось ни звука. То ли племянник заснул, не дождавшись, то ли благоразумно решил не высовываться.