Она взглянула мне в лицо, и улыбка — не болезненный оскал, легкая улыбка — на миг проступила на тонких губах.

— Починишь мне ободранные крылья.

— Ты сама оперишься. Но я даю слово: новые твои крылья я не стану ломать.

Я ушел. Она провела меня к выходу и смотрела, как я в полной тишине спускаюсь по ступенькам. А я думал вот что: тогда, в шатре Аджи, в логове камарильи Простых, стоял за шторкой некий кукловод, еще более опасный, еще более наглый, чем сам Аджи, Ревинзер и Анира. Кто же он? Вернуться к ней и спросить? Так ведь не скажет…

* * *

Утром следующего дня парадный выезд усвистал в Норатор, в карете архканцлера сидел мой двойник, и на сей раз я позволил — хотя кому вру, настоял — чтобы Блоджетт накрасил его как следует. Переодетый в мундир Алого, я видел, как мой измазюканный белилами, чернилами и еще какой-то ядовитой хренью двойник царственно, рука об руку с Амарой, взошел в карету. Отдаленно он был похож на индейца Тонто в исполнении Джонни Деппа, только чучела совы на голове не хватало. Бледный и нестойкий после вчерашнего Гицорген пытался пробиться к карете, но ему вежливо заступили путь, указали на соседний экипаж. Прекрасно, пусть едет. На обратном пути у его экипажа «внезапно» отвалится колесо, и, пока будут менять, мой двойник окажется уже в Варлойне — куда обязан вовремя прибыть и я. Таким образом, мы произведем с двойником рокировку, и Гицорген не заметит подмены.

Мы же с Шутейником вместе с десятком Алых верхами выдвинулись в Норатор двадцать минут спустя. Я ускорял события, гнал их, чувствовал, как уходит отпущенное мне мирное время. Действовать! И действовать — не испытывая сомнений. Сегодня… Да, пока народ будет глазеть на нового императора, мы откроем охоту на безумного эльфа. Мне нужно, чтобы на моих охотничьих угодьях было не слишком много случайных людей и хоггов, именно поэтому я выбрал день парадного выезда. В большей степени горожане будут интересоваться новым монархом. В меньшей — эльфом. В качестве массовки сгодятся переодетые Алые, студенты Шутейника и несколько хоггов. План разработан и будет воплощен сегодня.

Шутейник добыл свежий номер «Моей империи», розданный ныне в Нораторе, а отпечатанный еще позавчера, и прочел с выражением:

«Новости! Новости!

Зловредный эльф, пойманный намедни, будет демонстрироваться за пять медяков всем желающим с сего дня в доходном доме Реннира Доловаца на третьем этаже в особой клетке. Дом сей в Южном квартале найти легко — всякий покажет. Эльф гнусен видом, свиреп, брызжет слюною и дико воет. К тому же сообщаем: глаз у эльфа черный, и от того глаза может у женщин случится бесплодие, а у мужчин — недержание, фатальное нестояние и прочие горести. Будьте же осторожны! Охрану эльфа несут доблестные Алые Крылья, а значит, всем горожанам нечего опасаться, даже если эльф вырвется наружу! Казнить же эльфа пока не будут, ибо архканцлер наш милостив даже к такому гнусному отребью, и от казни лютой сего урода избавил, заменив ее на позорное содержание в клетке!»

— Ловко вы придумали, мастер Волк! Эдак мало кто пойдет смотреть — народец-то суеверный… Да и пять медяков на дороге не валяются!

Именно, Шутейник. Этой заметкой я сделал антирекламу. Мне не нужен большой поток людей. И средний не нужен. Мне надо, чтобы ручеек посетителей был очень невелик — именно тогда я и те, кто видел портрет работы Валтора, смогут распознать Хвата. Часть ротозеев я отсеял выездом будущего императора, еще часть — высокой ценой, суеверных — сообщением о черном глазе. А Хвата приманил тем, что, фактически, унизил его собрата, пообещав показывать его в клетке, как дикого зверя.

Перевернув газету, Шутейник долго и с большим интересом всматривался в рисунок обнаженной дамы, кокетливо отставившей на ложе пышный зад.

— «Неистовый Мачо», — прочел он псевдоним Валтора. — Эти вот изгибы ягодиц и соски… В такую газету и сморкаться просто-таки стыдно! Не говоря уже о другом ее применении. Даже заворачивать в нее что-то я бы не стал! Не-е-ет, не стал бы! Я вам так скажу, мастер Волк: он годно рисует женскую наготу!

Норатор казался вымершим: народ стремился к северным кварталам, туда, куда направился по моему приказу двойник. К дому Реннира Доловаца мы подъехали с тыла, спешились в сыром, пропахшем крысами и кошками дворе. В целом, мы не особо скрывались: дом был оцеплен Алыми вполне официально. С внешней стороны пара ребят из ремесленного квартала уже приклепала над вдохом большой кусок сверкающей латуни, на которой синей краской вывели: «ОТВРАТНЫЙ ЭЛЬФ ЗДЕСЬ! Вход — пять медяков!» Медяк составлял прокорм бедняцкой семьи на пару дней и я об этом прекрасно знал. Так что желающих взглянуть на пойманного «эльфа» с утра было немного: у входа в томительном ожидании выстроилось пять человек и один хогг. Еще была большая группа безденежных зевак, которые, рассредоточившись перед оцеплением Алых, просто пялились на третий этаж. Среди бездельников я разглядел рыжуху Эвлетт, она меня, впрочем, не узнала — я напялил шлем и немного поколдовал с гримом еще в Варлойне. В числе зевак были и другие шпионы моего гаера. Их задача — помогать Алым Крыльям опознать Хвата, или попытаться это сделать, а если он начнет убегать по улице — схватить (или попытаться это сделать).

Дом был оцеплен Алыми — всего на операцию я выделил восемьдесят человек. Часть сидела в комнатах всех этажей тише мышей, часть несла дежурство на лестнице. Тридцать человек — снаружи, явное кольцо оцепления. Еще три десятка — на соседних улицах, изображают прохожих — это кольцо не явное. Жильцов я выселил на время с полагающейся компенсацией. Дом и улица, таким образом, были превращены в одну большую крысоловку.

Я огляделся, нащупал в кармане свисток. Тревожно метались огоньки светильников. Роспись потолка изображала какую-то чешуйчатую длиннорылую тварь с удивленно выпученными гляделками. Видимо, художник-практикант рисовал бесплатно, для опыта, или просто был сумасшедшим. В полумраке прихожей всплыл голос Шутейника:

— А если…

— И думать забудь!

Алый с лязгом захлопнул заднюю дверь.

— Ну а теперь пойдем, братец, пойдем. Настало время сажать тебя за решетку.

— Это как же так? — Шутейник взглянул на меня в упор и, клянусь, зрачки его расплылись по всей радужке. Здесь, в полутьме, яснее ясного было — он не человек. — Меня… почти честного хогга… Превратить в распоследнего эльфа с отталкивающей репутацией! Ха-ха, жду не дождусь, даже руки трясутся.

Он брехал. Руки у него не тряслись. Он был собран и готов к бою.

Мы поднялись на третий этаж, в подготовленную, очищенную от мебели комнату с унылыми каменными стенами с осыпавшейся серой штукатуркой. Дальний ее, глухой, без окон конец перегораживала наскоро установленная бронзовая решетка, за которой не было мебели, только чернел на полу ворох прошлогодней соломы. У двери напротив друг друга восседали двое Алых. Рядом с клеткой у тусклого окошка находился гримировальный столик с зеркалом и песочными часами. Там уже были разложены принадлежности для превращения хогга в эльфа, включая косматый и грязный, обильно украшенный репейниками и разным приклеенным сором светлый парик с двумя приклеенными же муляжами острых эльфийский ушей. Шутейник быстро нанес грим, напялил хитро сделанные отрепья, надел парик. Гаер сноровисто занял место в клетке, на которую я навесил подпиленный замок — один рывок, и дужка оторвется.