Я попытался встать и наткнулся на яростное сопротивление собственного организма, а главное – той пищи, которую поместил в себя за завтраком. Посему мне пришлось крепко зажмурить глаза, одной рукой ухватиться за кресло, а рванувшиеся наружу харчи я попытался поймать второй ладошкой, при этом вновь погружаясь в бессознательное состояние.

Вторично меня привела в себя мысль о том, что теперь я точно знаю, почему Многоликий так поспешно смылся из сокровищницы. «Убирать, гад, за собой не хотел…» Я приоткрыл глаза и обнаружил, что те веселенькие шарики, которые развлекали меня недавно, значительно потускнели и не отвлекают больше мое ослабевшее зрение от созерцания окружающей обстановки. И фейерверк, подпитывавший мое сознание этими многоцветными картинами, полностью себя исчерпал. Более того, я обнаружил, что стою рядом с элегантным столиком, на котором располагалась чудесная спиртовка, и разглядываю зажатую в кулак серую гальку. Она полностью потеряла свой прежний слюдяной отблеск и теперь совершенно не отличалась от обычного речного камешка.

Тут мое внимание привлекла моя рука, которая неожиданно оказалась совершенно чистой, хотя я прекрасно помнил, что именно поймал ею во время своей последней попытки подняться с кресла. Опасаясь нового приступа рвоты, я крайне осторожно и медленно начал поворачивать голову, оглядывая окрестности.

Мой несчастный организм, покачиваясь на собственных ногах, располагался на значительном расстоянии от покинутого уютного кресла. Несмотря на запомнившиеся мне яркие ощущения, и пол, и окружающие предметы сохраняли свою чистоту и не были осквернены остатками пищи, как это должно было бы быть. «Значит, – решил я про себя, – мне все-таки удалось поймать содержимое своего желудка… Только куда же я все это дел?»

Тут до меня дошло, что все это совсем не главное. А главное, что я держусь на ногах и могу рассчитывать самостоятельно добраться до выхода. И я, оттолкнувшись от загремевшего стола, двинулся в нужном направлении. Мой путь до входной двери можно, наверное, описать отдельным романом. Когда я это сделаю, Кафка будет рыдать от зависти. Оказавшись возле двери, я услышал, что кто-то пытается ее открыть с той стороны. Ухватившись за притолоку, я немного подождал. Дверь действительно медленно отворилась, а из-за нее послышалось:

– Теперь наверняка все закончилось. Можно его забирать.

– Да… – подтвердил я, – теперь меня отсюда можно забирать.

В дверном проеме появилась обалдевшая физиономия охранника и, пожевав толстыми губами, сипло произнесла:

– Клянусь Многоликим, он сам сюда дотопал!

– Да… – опять-таки согласился я, – я сам сюда дотопал. Теперь бы мне до кровати добраться.

Но в сокровищнице уже появился шестиликий Галл в сопровождении двух гвардейцев с носилками, а за ними вкатился и Опин. Меня быстренько расположили на носилках и потащили по переходам замка. Опин вышагивал рядом, держа меня за руку и выговаривая за то, что я, не дождавшись его, побежал к дверям. Он так и говорил – «побежал». Видел бы он мой «забег».

В общем, я довольно скоро оказался в своем спортзале и в своей постельке. Здесь я с сознанием выполненного долга и отключился.

Пробудился я ближе к вечеру. Рядом с моей постелью, прямо на полу расположилась моя команда. Первое, что я услышал, вынырнув из объятий Морфея, был голос Зопина, громко и обиженно шептавший:

– Надо было Белоголового к обеду разбудить. Это ж разве можно здорового человека без обеда оставлять. Он так совсем обессилеет и не сможет проснуться…

– Ну, сил, чтобы проснуться, мне хватило, – буркнул я, открывая глаза. – Хотя должен с тобой согласиться, что хватило их едва-едва.

В тот же момент на кровати рядом со мной оказались Ванька и Данила, Опин подкатил небольшой столик, уставленный закусками, напитками, закрытыми кастрюльками и судками, а Зопин заорал во всю свою луженую глотку:

– Навт, вели передать Многоликому, что Белоголовый проснулся!

Затем, повернувшись ко мне, он уже тише пояснил:

– Многоликий распорядился немедленно сообщить ему, как только ты проснешься! Он хочет тебя расспросить о том, что ты увидел.

И действительно, не успел я выпить чашку крепкого бульона и заесть ее пирожком и ломтиком ветчины, как дверь распахнулась и в комнату в сопровождении Галла быстро вошел Многоликий. Сделав мне знак, чтобы я не вставал, он подошел и без церемоний уселся на край кровати. Надо отдать ему должное, при всей своей властности, он мог быть порой весьма непосредственным. Вот и теперь его глаза горели от еле сдерживаемого любопытства и нетерпения.

– Слушай, это правда, что ты самостоятельно дошел до дверей сокровищницы? – с ходу выложил он свой первый вопрос.

– Ну, на этот вопрос тебе мог ответить и Галл, – ответил я, прихлебывая из чашки бульон.

– Невероятно!… – выдохнул Многоликий. – А в каком месте картинки ты потерял сознание?… Постой!… Я сам угадаю… – остановил он меня, закрыв мне рот рукой.

Он с минуту рассматривал мое лицо горящими глазами, а потом полувопросительно произнес:

– Когда черноволосый сказал, что его в мире Срединного моря называют Ариманом?

Я отрицательно покачал головой.

Он удивленно приподнял бровь и предложил другой вариант:

– Когда Ариман принял свой истинный облик?…

Я снова покачал головой.

– Когда Ариман начал говорить о великом проклятии?…

Я улыбнулся и вновь покачал головой. Тут Многоликий явно растерялся:

– Но я сам не знаю, что было дальше. Мне ни разу не удалось посмотреть больше!

– Я думаю, что досмотрел до конца… – тихо и задумчиво ответил я, припоминая последние мгновения виденного. – Во всяком случае, я видел, как исчез Ахурамазда, как появился дракон и как исчез Ариман… – и, немного помолчав, добавил: – И как дракон начал уходить из пещеры через отверстие в стене…

– Сочиняет, – презрительно выплюнул через губу Галл, – этого никто никогда не видел. И я никогда не поверю, что кто-то может продержаться в картинке дольше, чем ты, Многоликий!…

Но Многоликий не обратил на реплику Галла совершенно никакого внимания.

– Да! Ты великий колдун, – сообщил он, не отводя от моего лица горящего взгляда. – Я тебя прошу оставить подробную запись того, что ты видел. Это достойно Книги!

При этих словах Галл как-то зябко вздрогнул.

– Так, значит, у вас все-таки ведутся записи событий! – поймал я Многоликого на слове.

– Да. Теперь ведутся. Этот порядок ввел мой отец, а я считаю целесообразным продолжать начатое им. Но Книга охватывает основные события, события необычные, только за последние сорок семь лет и только в моей стране. Более древних документов мы не имеем.

– Ну что ж, – разочарованно пошутил я, – будем надеяться, что, когда я попаду сюда лет через триста, у вас будет что почитать…