Когда они въехали в старинный город Йорк, где должны были провести вторую ночь своего путешествия, свет позднего лета еще играл золотыми блестками на речке Уз. Они взяли с собой Джасинду и Лиззи и пошли по улице поразмять затекшие ноги. Увидев огромный средневековый собор, они остановились им полюбоваться.

Но к сожалению, девушки раскапризничались, и им пришлось отправиться в придорожный трактир на площади Хай-Питергейт.

Чудесный ужин, который Роберт велел подать им в их комнаты, состоял из горячих деревенских пирогов и йоркширского пудинга. Бел с удовольствием смотрела, как Роберт ест, запивая еду добрым темным элем. Казалось, чем дальше они отъезжают от Лондона, тем он становится оживленнее и веселее.

После сытной деревенской трапезы Джасинда обняла на прощание Бел и Роберта, а Лиззи скромно присела в реверансе. Девушки ушли в свою комнату, а Роберт, поставив на стол горящую свечу, увлек Белинду в постель. Она легла, крепко прижавшись к нему, улыбаясь при мысли о том, как быстро сумела преодолеть свои страхи.

Утром они встали отдохнувшие и продолжили свое путешествие на запад по йоркширским долинам и задумчивым вересковым пустошам. К концу дня усталые лошади доставили их в графство Уэстморленд.

— Мы, кажется, попали в Шотландию, — заявила Бел и этим весьма оскорбила его светлость и Джасинду. Она засмеялась при виде их негодования, а они заверили ее, что она еше не видела самого красивого пейзажа в мире.

— Даже известный художник, мистер Констебл, так говорил, — похвасталась Джасинда.

Весь третий день они ехали среди холмов, долин и сверкающих под солнцем озер. Бел казалось, что воздух пропитан волшебством, а зелень на холмах слишком яркая, и у нее от недоброго предчувствия заныло сердце.

Бел наслаждалась тишиной и сказочной красотой этих мест и вдруг поняла, что именно здесь настоящий мир Роберта, что его стихия — не напыщенный парламент и роскошный Найт-Хаус, не людные улицы Лондона, где невозможно скрыться от зорких взглядов толпы, а эти вольготно раскинувшиеся холмы, голубые небеса и неприхотливые деревенские жилища.

И когда на закате они подъехали к Хоуксклиф-Холлу, ярко освещенному огнями, Роберт показался ей воплощением хозяина замка. Они долго любовались открывшимся перед ними видом.

Казалось, Хоуксклиф-Холл существует вне времени и пространства, и Бел снова вспомнила, как наутро после дуэли Роберт прошептал ей: «Оставайтесь навсегда». Впервые с тех пор, как он произнес эти слова, у нее появилось время обдумать, что он имел в виду. «Навсегда» не могло быть праздной фантазией для того, кто обитает в замке, простоявшем не одно столетие, думала она. На мгновение ее уверенность пошатнулась: несмотря на свою романтичность, соглашение между ними временное. Разве не так?

— Вы не говорили мне, что живете в настоящем… замке, — восхитилась Бел, окидывая удивленным взглядом серо-коричневые каменные стены, окружающие величественное сооружение.

Роберт посмотрел на нее с улыбкой. В небе раздался торжествующий крик ястреба. Бел взглянула на величественную птицу, загородив рукой глаза от солнца.

— Какой он красивый!

— Им здесь хорошо. Если вы любите ястребов, я покажу вам клетки, где они содержатся. Пойдемте. Я не был дома целую вечность.

Бел была заинтригована. В Лондоне он казался ей типичным светским человеком, всемогущим, богатым, влиятельным, обладающим неограниченной властью, — человеком, чей врожденный аристократизм и дипломатичность помогали ему претворять в жизнь его благородные идеи. Но здесь, в доме его предков, она увидела в нем сильного, грубого воина, вождя клана в расцвете своей мужественности. Не бывает замка без дракона. К такому выводу пришла Бел, когда неожиданно столкнулась в коридоре со сварливой экономкой — миссис Лаверти, но на сей раз она преисполнилась решимости не дать этой особе себя запугать.

Внутри Хоуксклиф-Холл представлял лабиринт гулких коридоров, закоулков и ниш. Нетрудно было вообразить, как Роберт с братьями играли здесь в прятки, когда были детьми. Джасинда взволнованно рассказывала ей о привидениях, обитающих в замке, а Роберт повел ее на экскурсию по своему причудливому, странному, волшебному дому.

Склонность их матери к раззолоченному легкомысленному стилю рококо преобладала над более старым, темным и скромным стилем короля Якова, и все это было заключено в средневековую оболочку.

Джасинда едва сдерживала восторг, бросаясь то туда, то сюда, прикасаясь к любимым вещам и заново знакомясь с ними. Там был Венецианский салон, Китайская гостиная, танцевальный зал и бильярдная, и на всем лежала печать декора, навеянного Версалем и любимого герцогиней Джор-джианой.

Из современной новой части замка, светлой и со вкусом обставленной, можно было попасть в старую сумрачную галерею-столовую с огромным обеденным столом. Самыми древними помещениями в замке были просторный зал и комнаты с гобеленами.

Осмотрев замок, они вышли на усыпанный гравием двор, и Роберт показал Бел часовню, помещения для слуг, контору управляющего и каретный сарай, а также огромные конюшни и клетки с соколами, расположенные в некотором отдалении.

Джасинда и Лиззи побежали к конюшням взглянуть на своих любимцев, а Бел и Роберт пошли к дому.

— Ваш замок, Роберт, просто чудо, право же, чудо! Это иллюстрация к романам Вальтера Скотта, — говорила она, покачивая от изумления головой.

— И я очень рад, что вы здесь, — тихо ответил он, поднося к губам ее руку.

Он приказал лакею отнести ее вещи в комнату, расположенную рядом с его спальней. Бел взглянула на него вопросительно, встревоженная и одновременно счастливая оттого, что он так открыто демонстрирует связь между ними. Кажется, наконец они обрели согласие: она отбросила основное правило куртизанки, а он, судя по всему, принял ее в свою жизнь — окончательно и искренне.

В эту ночь он уложил ее в герцогскую кровать, где был когда-то зачат, и любил ее со страстью, которую питала сила, исходившая от этой земли.

В последующие дни Бел большую часть времени проводила в обществе барышень. Они относились к ней с уважением, хотя и знали, что она любовница Роберта. Их привязанность и потребность в ее обществе способствовали ее исцелению почти так же, как любовь Хоука. Во второй половине дня, если погода была солнечной, они отправлялись бродить по округе в поисках подходящих пейзажей для рисования.

Джасинда и Лиззи были уже почти взрослыми девушками, и обе рано потеряли матерей. Бел трогала их страстная потребность в любви и готовность во всем ей подчиняться. Однажды Джасинда призналась ей, что боится первого выезда в свет, потому что патронессы и другие знатные дамы будут следить за каждым ее шагом, отыскивая в ней склонность к тому же легкомысленному поведению, которым прославилась ее мать.

А Лиззи как-то сказала, что положение нищей компаньонки задевает ее гордость. Кроме того, что будет с ней, когда Джасинда выйдет замуж? И ко всему прочему, она была безнадежно влюблена в лорда Алека.