Она – совершенная копия трупа Флоры Грейфрайар.

Все это время… где-то в глубине души я подозревала. Какая-то часть меня знала, чем это закончится, но я все равно продолжала. Пусть мои глаза зажмурены, от правды не скроешься.

Для Эллис это никогда не было игрой.

Я закрываю глаза и ощущаю, будто я падаю – на тысячу миль сквозь бесконечную яму, в воду, холодную, черную, смыкающуюся над головой, заполняющую легкие и проникающую в вены.

Ее убила Эллис.

Она действительно убила ее.

Все, что я слышу, когда заставляю себя смотреть на гроб, на девушку в гробу, на труп, – это биение моего сердца. Меня мутит; эта тошнота уничтожает. Я захлопываю крышку гроба ногой, и мой разум внезапно проносится сквозь череду осознаний – рефлексивных осознаний после многих месяцев изучения убийств.

На гробе есть мои отпечатки. Я двигаюсь вперед, ползу по крышке, зажав в кулаках манжеты и надавливая всем весом, чтобы вытереть места, которых касалась. Надеюсь, я касалась только этих мест. Могу ли я быть уверена? Знаю ли я наверняка? Мне следует протереть весь гроб, следует…

Только уже светает, солнце начинает подниматься из-за деревьев. Холодный свет сочится даже в эту адскую яму. Меня могут здесь найти. Кто-нибудь скорбящий, пришедший расчистить снег или убрать увядшие цветы, или смотритель кладбища.

Я вытаскиваю телефон из кармана куртки и стираю уведомления. Уже семь часов. У меня больше нет времени.

Я выбираюсь наверх, упираясь локтями в грязь. Я обнаруживаю, что паника – это живое существо: она извивается и дрожит у меня в груди. Она затрудняет дыхание. Забыв про лопату, я загребаю грязь в открытую могилу обеими руками, на моих щеках замерзают слезы. Я уже не чувствую рук, мои пальцы сродни резине.

Не знаю, сколько времени уходит на то, чтобы закопать могилу. Сколько, чтобы набросать на место снег, унести лопату в сарай смотрителя или отскрести пальцы от грязи. Я не могу починить сломанный замок. Все равно узнают, что здесь кто-то был. Сколько минут потребуется, чтобы сопоставить взломанную дверь с потревоженным снегом на могиле Алекс? Сколько, чтобы извлечь тело? И сколько пройдет времени, прежде чем начнут охотиться на убийцу?

На Эллис.

Не хочу об этом думать – о том, что сделала Эллис. Но сейчас… здесь, с бледным лицом Клары, поднимающимся, словно невидимый остров, на поверхность моего сознания… Я не могу избежать этого. Эллис это сделала. Эллис убила Клару. Похоронила ее в могиле Алекс, а потом… потом…

Теперь все стало ясно. Я не хочу в это верить; Эллис видела, как я расстроена. Она обласкала меня, она…

Она манипулировала мной все это время.

Нет лучшего объяснения для книги в моей комнате или могильной грязи, падавшей с ее страниц. Даже надпись в книге «Таинственный сад» – это подделка; мы часами копировали почерк друг друга. Эллис принесла туда эту книгу. Она принесла ее туда, чтобы зло подшутить надо мной, чтобы заставить меня думать, что я сумасшедшая. Она…

Эллис убила Клару. Я проговариваю эти слова, пробую их на язык. «Эллис убила Клару». Эллис пыталась внушить мне, что я одержимая, или сумасшедшая, или все вместе. Она использовала магию, чтобы добраться до меня. Сказала, что магия разрушает меня, а потом все равно заставила практиковать ее. Затем она убила Клару и заманила меня сюда, чтобы убедиться, что я знаю.

Я не хочу в это верить. Но нежелание признавать правду не делает ее ложью.

Когда я сажусь в арендованную машину, мои ладони по-прежнему ничего не чувствуют, но я не могу позволить себе замешкаться. Я держу руль запястьями и таким образом веду машину вниз по крутому холму, а затем выезжаю на открытое пространство. Проехав около мили, я останавливаюсь, включаю отопление и сижу, держа пальцы перед панелью вентиляции, пока они, наконец, не отогреваются. Огни проезжающих автомобилей прорезают серебристый рассвет; и я всякий раз вздрагиваю.

Работает радио. Диктор рассказывает о закрытии какого-то магазина в городе. И зачем им закрывать этот магазин? Он работает уже пятьдесят лет. Это семейный бизнес. «Символ времени», – говорит диктор, и я с ним согласна. Никогда в жизни я не интересовалась местечковой политикой так, как сейчас, сидя в автомобиле с грязными ногтями, замерзшим на затылке потом, мокрыми от слез щеками и трясущимися руками.

Что эта семья будет делать дальше? Откроют ли они новый магазин? Как они покажутся в обществе, где все знают, что они банкроты?

Наверное, они уедут. Далеко. Куда-нибудь, где никто из знакомых не сможет найти их вновь. Они могли бы изменить имена и остричь волосы. Приобрести маленький домик в лесу и стать отшельниками. Постепенно все забудут.

Наконец, когда ощущения возвращаются в мои покрасневшие пальцы, я тянусь к пассажирскому сиденью и хватаю мобильник. Включаю экран и таращусь на клавиатуру.

Мне нужно кому-нибудь позвонить. Возможно, в полицию. Нормальная девушка так бы и сделала. Вызвала бы полицию, неотложку, пожарных, чертову национальную гвардию – всех и каждого.

Смерть Клары – это тяжкая ноша. Я хочу передать ее кому-нибудь другому.

Телефон в моей руке звонит.

Я вздрагиваю так сильно, что телефон падает на коврик и мне приходится доставать его, скрести холодными пальцами под ногами. Номер незнакомый, но телефон сообщает, что звонок из Джорджии.

Внезапно я переношусь в главную библиотеку Дэллоуэя: мы с Эллис сидим на полу среди стеллажей, прислонившись к противоположным полкам и прикасаясь коленками. Мы были в разделе криминальной публицистики. Мы прочитали дело об убийстве, раскрытом потому, что виновник сделал звонок с места преступления. Телефонный сигнал зафиксировала ближайшая вышка, и алиби убийцы легко развалилось.

Я выключаю телефон. Кажется, проходят годы, прежде чем экран темнеет, а этот адский неизвестный номер прекращает насмехаться надо мной.

Достаточно ли этого? Я не ответила на вызов; может быть, это меня спасет.

Однако я уже осознаю, что это не так.

Если полиция узнает о трупе Клары – если я стану подозреваемой, – они выяснят, что я там была.

И подумают, что ее убила я.

Возвращение в школу проходит как в тумане. Я останавливаюсь на заправке, чтобы пропылесосить автомобиль, вдруг испугавшись, что грунт с могилы поможет меня опознать. Я как можно тщательнее моюсь в грязной ванной бумажными полотенцами и хозяйственным мылом, в канализацию стекает черная вода. Меня рвет в вонючем общественном туалете. Я сдаю автомобиль и еду в кампус на велосипеде Каджал. Я с трудом держу равновесие. По меньшей мере дважды чуть не улетаю в канаву.

Но я справляюсь.