Я презрительно относился к официальному искусству и культуре в лице всего Союза писателей и художников сначала СССР, потом России. Не раз оскорбительно высказывался о том, что творится в нашем кемеровском драматическом и в российском репертуарном театре вообще. Я презирал и ненавидел кемеровскую братву и гопников, которые ходили в широких брюках и каракулевых кепках. У меня была аллергия на то, как жил мой родной город. Я с отвращением заходил в подъезд дома, в котором жил. Я не хотел ни видеть, ни слышать тех людей, с кем жил в одном подъезде: тех, кто плевал на пол, гадил в лифте и выбрасывал мусор в окна.

Думаю, что, если бы у меня были тогда реальные возможности, скажем, волшебная палочка, боюсь, не поздоровилось бы моим землякам и согражданам. Отправлены бы они были куда-нибудь очень далеко, или испепелил бы я их своим гневом.

Как остро я переживал тогда, что мой голос на выборах весит ровно столько же, сколько голос пьянчуги, который за бутылку дешёвой водки и блок сигарет голосует за кого скажут. Я горевал и негодовал из-за того, что я, человек с высшим образованием, прочитавший много книг, остро переживающий за судьбу страны, тонко понимающий происходящие исторические процессы, много работающий, хороший сын, муж и отец… И вот мой голос на выборах весит столько же, сколько голос бессмысленной злобной старухи, которая ненавидит всех и вся и голосует за коммунистов, или голос какого-нибудь придурка и маргинала, который голосует за Жириновского, потому что без него будет скучно и неприкольно. Я ощущал этих людей и людей, видящих происходящее сильно иначе, как тех, кто тянет мою Родину на дно, лишает её шансов на цивилизованное общемировое развитие, душит и загаживает мою страну, загаживает самим фактом своего существования и портит воздух своим дыханием… Эти переживания мучили меня и делали жизнь невыносимой.

А потом я устал жить обидой и ненавистью. Устал настолько, что мне не хватало сил дышать. Я вдруг ощутил обиду и гнев в себе как опухоль, от которой надо непременно избавиться, иначе она меня погубит. И тогда я написал то, из чего потом получился спектакль «Как я съел собаку».

Я понял тогда, что нужно отнестись к самому тяжёлому и тёмному опыту моей жизни без обиды. Нужно попытаться рассказать о трёх кошмарных годах моей юности на службе, отказавшись от ненависти, а главное – от обиды. Я понял тогда, что с обидой жить невозможно, потому что если я живу обидой – я живу прошлым, и это прошлое меня не отпустит.

И когда я сделал этот спектакль, который очень быстро и полностью изменил мою жизнь, я вдруг понял очень ясно: то, что вес моего голоса такой же, как вес любого другого человека… Любого: необразованного, спившегося, злобного, обманутого, бессмысленного и даже лживого… То, что наши голоса равнозначны и имеют одинаковый вес – это правильно! И не только правильно, но и хорошо.

Я с удивлением это понял и обрадовался. Я удивился, как раньше не мог этого понять. И как только я это понял, все мои художественные мелкие опыты, экзерсисы, перформансы и постмодернистские выходки, которые кому-то нравились, кого-то забавляли, но чаще вызывали недоумение, раздражение и гнев, потому что именно на это и были рассчитаны… Всё это осталось позади, и я смог быть интересен многим людям, а главное – принят многими людьми. А ещё важнее то, что мне стали интересны и дороги люди, к которым я раньше относился как минимум с высокомерным пренебрежением, а то и презрением, получая от них взамен то же самое.

Я до сих пор категоричен в высказываниях и бываю взрывным и вспыльчивым. Я по-прежнему очень часто не способен выслушать собеседника и принять его точку зрения. Но никакое искреннее заблуждение и никакое абсолютно противоположное моему мнение не отвернут меня от человека, не лишат меня желания, что называется, преломить с ним хлеб, исполнить для него спектакль или написать ему книгу. Просто с того момента, как я понял, что мой голос на выборах ничтожно мал и ничуть не больше любого другого голоса, даже мне неприятного, могу сказать, что по-настоящему полюбил Родину…

И в связи с этим очень хочу сказать тем, кто готов на быстрые и ужасные слова в адрес своего соотечественника, который хочет жить иначе или который не хочет чего-то… Я обращаюсь к тем, кто в гневе своём фантазирует для тех, кто живёт рядом, для своих соплеменников и современников страшные кары и готов во исполнение этих кар ударить другого человека, избить, а то и убить тех, кто желает жить иначе или просто не желает жить так же… Говорю тем, кто совершенно нетерпим к другим людям, живущим с ним в одной стране и в одно время… Обращаюсь к тому, кто совершенно убеждён, что именно он знает, как надо жить, потому что он по-настоящему любит Родину и он подлинный патриот… Так вот, с уверенностью могу сказать тому, кто чувствует и знает в себе гнев к соотечественнику, что Родину он не любит. Точнее, никакого представления о любви к Родине он не имеет. А если ему кажется, что он патриот и любит Родину, то он ошибается. Он принимает будоражащее амбиции и кровь примитивное чувство за любовь.

Невозможно любить берёзы, пейзажи Левитана, гордиться подвигом крейсера «Варяг», богатством природных ресурсов, самой большой территорией в мире в отрыве от людей, которые живут на этой территории с тобой в одно и то же время. То же самое я хотел бы сказать тем украинцам, которые из Ужгорода или Хмельницкого ненавидят, презирают жителей Луганска или Мариуполя, и наоборот. Легко любить донецкую степь со старыми, уже поросшими травой и кустарником терриконами, легко любить пляжи Милекино и азовской Ялты в той же Донецкой области (на Азовском море есть село Ялта). А вот вместе с людьми из Горловки или Селидово эти степи и пляжи любить труднее. Прекрасны предгорья Карпат! Но там тоже везде люди! И все хотят жить так, как хотят… Хотел бы я это сказать украинцам, но не буду, поскольку Украина – суверенная страна…

Единственное, чего я не могу принять в людях ни при каких обстоятельствах – это национализм. Даже в безграмотных и бытовых его проявлениях, происходящий от темноты сознания, неразвитости и отсутствия хотя бы какого-то просвета в жизни. Никакой не терплю! Я на четверть еврей, на четверть русский и наполовину украинец, всегда для националистов с самого детства был… Для антисемитов – жидом, для бабушкиных соседей в Мариуполе, румяных, кряжистых пенсионеров из Запорожья – москалём, а для упёртых евреев – гоем. У меня нет оправданий национализму. Но его так много в самых разных проявлениях, что я научился терпению…

И последнее. До своего отъезда из Кемерово я постоянно пытался бороться за чистоту, если не во всём подъезде нашего дома, то хотя бы на этаже. Я скандалил с соседями. Нашёл однажды под окнами во дворе пакет с мусором, по смятому извещению, которое в этом мусоре оказалось, выяснил, из какой квартиры его выбросили в окно. Я взял этот пакет, принёс его в эту квартиру и буквально надел на голову соседу. После этого сосед стал бросать мусор мне под дверь, а его дети писать мерзости на этой двери. Я жаловался, мстил… Тратил на это огромное количество времени и душевных сил.

А потом мы уехали в Калининград. И в том доме, где поселились, столкнулись с тем же со стороны соседей. Очень пьющий пенсионер, проживавший сверху, постоянно курил на лестнице, плевал и бросал окурки либо в окошко, и тогда они падали перед входом в подъезд, либо на лестничной клетке. Сосед с третьего этажа постоянно ставил машину на газон под окнами, превратив его в болото. И прочее.