Параллельно нарастанию сомнения и возвращению к объективности мир Персеваля стал постепенно наполняться объективными другими. Он стал замечать других пациентов и проявлять к ним сочувствие и сострадание. И это сочувствие стало выражаться в нем в жажде борьбы за благополучие, за их освобождение и их права: «Я решил – это было для меня необходимо – направить всю свою силу и свои способности против этой системы, исполнить долг перед самим собой и своей страной; рискуя собственной жизнью, собственным здоровьем или даже собственным разумом, проникнуть абсолютно во все ее структуры, дабы обнажить и побороть поддерживающие ее зло и сумасбродство и разоблачить скрывающееся за благодушием зверство, которое она несет»[353].

После того как он понял, что выздоровел, Персеваль продолжал находиться в лечебнице и подвергался лечению. Борясь с ситуацией, он написал в различные инстанции прошения об освобождении, всего около 10 писем, часть из которых, правда, так и не покидали стен больницы. Его законным опекуном тогда была его мать, и именно она была ответственна за его заключение в психиатрической лечебнице: несмотря на несколько проникновенных писем Персеваля, она так и не поверила в его выздоровление.

После многочисленных требований пересмотра его случая в мае 1832 г. из частной психиатрической лечебницы доктора Фокса Персеваля перевели в лечебницу доктора Ньюингтона в Тайсхёрсте, Сассекс, отличавшуюся более гуманными порядками. Он продолжал добиваться освобождения. Его изредка посещали голоса, но теперь они ратовали только за его здоровье, иногда даже становясь для него проблемой: он хотел избавиться от их навязчивой заботы и наконец взять на себя ответственность за свои поступки. И вскоре галлюцинации прекратились.

Наконец требования Персеваля были удовлетворены и в начале 1834 г., после трех лет пребывания в психиатрической лечебнице, в 31 год он был выписан и переехал в Лондон, где некоторое время жил под присмотром врачей. Через год он женился, и вскоре родилась первая из четырех его дочерей. Жизнь Персеваля вошла в нормальное русло.

Приблизительно в то же время Персеваль принял решение написать на материале своих воспоминаний и дневниковых записей книгу, где собирался отразить не только собственную историю, но и повествовать о психиатрических лечебницах и их порядках, с которыми он столкнулся. Друзья пытались удержать его, предостерегая, что против него поднимется вся судебная система, вся психиатрия и общественность. Однако Персеваль был тверд в намерении исполнить когда-то данное самому себе обещание и продолжал вести борьбу против психиатрической системы.

Основные трудности в написании книги и ее издании для самого Персеваля состояли не в этом. Сам процесс работы над книгой и погружение в воспоминания пугали его. Он боялся возвращения болезни, и часто это происходило, когда он обращался к минувшему, но он успешно держался обретенного вновь разума и благополучно закончил книгу. Тогда он жил в Париже и там пересекся с Ж.-Э. Эскиролем, лидером французской психиатрии и реформатором психиатрической системы. Тот с теплотой отнесся к Персевалю и даже давал советы в организации политических выступлений и стратегии борьбы, но не очень хорошо реагировал на требования Персеваля закрыть все психиатрические лечебницы.

Возвратившись в Англию в 1838 г., Персеваль анонимно издал свою историю. Параллельно он продолжал свою борьбу не только на бумаге. Он прослышал, что некий Ричард Патерностер, клерк, несправедливо содержится в сумасшедшем доме доктора Финча в Кенсингтоне, и стал привлекать внимание общественности к его случаю. Благодаря широкому резонансу случай Патерностера был пересмотрен, и вскоре тот был освобожден, а через некоторое время после выписки поместил в «Times» объявление о том, что ищет сочувствующих граждан, которые хотели бы присоединиться к нему в борьбе против злоупотреблений в сумасшедших домах[354]. Это объявление стало поворотным моментом в жизни самого Персеваля. Они вместе начали борьбу против бесчеловечного обращения в психиатрических лечебницах. Вскоре к ним присоединились и другие бывшие пациенты и их родственники. В 1840 г. вышло второе дополненное издание книги Персеваля, в котором он подробнее описывал условия его содержания в психиатрической лечебнице и свою борьбу за свободу, в том числе против докторов и своей матери. Это издание вызвало еще большую негативную реакцию, чем первое. Персеваль небезосновательно опасался ареста или принудительного помещения в сумасшедший дом.

Персеваль стал одним из лидеров общественного движения против сумасшедших домов и одним из оппонентов и противников готовившегося тогда нового закона о бедных, который облегчал помещение бедняков в сумасшедший дом. Он посещал работные дома и выступал против современных ему порядков со страниц газет и в качестве опекуна стал защищать права неимущих.

В 1846 г. группа, которая когда-то сформировалась вокруг Ричарда Патерностера, расширив свой состав, образовала общественную организацию «Общество друзей объявляемых душевнобольными» (Alleged Lunatics’ Friend Society). Возглавил ее Персеваль, и она просуществовала около 20 лет, защищая бедняков и психически больных от опекунов и от порядков сумасшедших домов. Одним из самых заклятых противников Персеваля стал граф Шефтсбери. В середине 1860-х годов со смертью многих своих деятелей организация прекратила свое существование.

Анализируя историю Джона Персеваля, Эдвард Подволл пишет: «Это история первой в мире – и, возможно, наиболее значимой – организованной попытки реформирования психиатрических лечебниц бывшими пациентами дает всем нам, тем, кто имеет отношение к проблеме защиты пациентов, пищу для размышления. <…> Конечно же, Персеваль убедил бы нас не падать духом. Он напомнил бы нам, что “антипсихиатрия” была не просто движением за реформирование, зародившимся в 1960-х, но что она стала развиваться, как только появилась сама психиатрия. Он сказал бы нам, что на пути подлинной заботы о безумцах всегда возникали громадные препятствия – у каждой эпохи есть свой Шефтсбери»[355].

Для Подволла, в отличие от Лэйнга, погружение в безумие хотя и является циклическим путешествием, которое может вновь привести к здравомыслию, не приносит принципиально нового опыта, не открывает глубин подлинности существования и не рассматривается в позитивном смысле творческого роста. Подволл заимствует представление об активности личности больного в психозе, свойственное теории метанойи, но перестает трактовать этот процесс как перерождение. Больной, проходя через психоз, вновь возвращается к той точке, из которой он вошел в болезнь, – он вновь обретает здравомыслие и разум. Этот циклический круг психоза поэтому для него несет исключительно негативный смысл, поскольку ничего не дает самой личности и приносит ей только страдания и душевную боль.

В самом цикле психотического путешествия Подволл выделяет шесть пространств опыта, шесть стадий со специфическими переживаниями и настроением. Ведущей силой и энергией, которая обеспечивает переход от одной сферы к другой и поддерживает дальнейшее движение, является стремление к душевной полноте. Каждая из них предполагает специфическое мировоззрение, состояние мира и может быть описана как сфера бытия, или экзистенциальная сфера. Эти стадии и сферы, по Подволлу, не являются специфическими и уникальными для психоза, они могут быть прожиты в рамках различных переходных состояний – неврозов, прозрений, медитации, практик работы с сознанием. В психозе они карикатурно преувеличены, и это позволяет увидеть их в четкости и строгой последовательности.