прихватывает из багажника лопату и рулон брезента. Полугодовой труп вряд ли приятен на вид и запах.

— Где-то тут… — обшариваю фонариком кусты. — Проклятие! В темноте путаюсь. Попробуй у тех двух сосен.

Ничего не подозревающий, Маер бодро выкапывает полуметровую яму.

— Дальше корни деревьев, герр гауптштурмфюрер. Здесь точно никто не рыл.

Он слышит щелчок взводимого курка и выпрямляется. Направляю электрический луч ему в лицо.

— Копай, Гюнтер. Здесь тебе лежать.

Он на секунду цепенеет, потом тихо ругается. Не на меня — на жизнь, что вот-вот оборвется безо всякого смысла.

— Ничего личного, шеф? Приказ?

— Да.

Он возобновляет свой скорбный труд во глубину… Впрочем, русская классика ему вряд ли знакома. Постепенно гнев Дюбеля персонифицируется на мне.

— Конечно. Уничтожаете осведомленных о делах СД. Не думаете, шеф, что сами на очереди?

— Такая служба. Никому не дано жить вечно.

Минут десять продолжается молчание. Слышно только шуршание лопаты и сопение.

— Ждете, Валленштайн, что выдерну пистолет? Тем облегчу выстрел. Не ждите.

Дело ясное, он что-то затевает. После айнзацкоманды никто из нас не дрогнет. Когда спускаешь курок, помощь не нужна. На всякий пожарный отступаю на шаг, и следующая лопата земли летит мне в лицо!

Прыгаю в сторону и жму спуск одновременно. Расчет у Маера правильный, но промахнуться с пяти метров трудно. Он успевает выхватить ствол, когда всаживаю в него еще две пули. На четвертом патроне наган дает осечку.

Мой компаньон в сомнительных делах сползает на дно неглубокой ямы. Щелкаю барабаном и добавляю контрольный в лоб. Советский револьвер, память о командировке в Украину, падает на тело. Мой шофер — не тот человек, о ком стоит жалеть. Но все равно тошно. Забираю удостоверение Маера и «Вальтер-П38».

Через двое суток я вынужден заявить об исчезновении сотрудника. Еще через день повторяется прошлогодний кошмар. У входа в наше здание меня перехватывают офицер и два штуце, заталкивают в машину, после короткой поездки с подчеркнутой грубостью тащат во внутреннюю тюрьму на Принца Альбрехта.

Гестаповец начинает допрос зверским ударом в торец.

Странно. В РСХА не разбрасываются кадрами. Даже смерть обычного водителя — серьезный повод для разбирательств, по этой же причине не арестовывают без веских доказательств.

Выпрямляюсь очень медленно. Рот наполнился кровью. И неожиданно изнутри накатывает. Что себе позволяешь, сволочь?! Какой-то оберштурмфюрер, не предъявив обвинения, вообще ни словом не удостоив, распускает руки в отношении старшего по званию… Даже если труп Маера нашли и подозревают меня, а «дядюшкино» покровительство обернулось пшиком, это не причина начинать интенсивный допрос офицера СД, отбросив приличия!

Значит, что-то другое. Если провал, нужно выбраться из здания любой ценой. Любой! Здоровье белобрысого рослого парня, приготовившего следующую оплеуху, совсем не большая цена.

Гестаповцы готовы, что арестант начнет упираться, закрываться, даже пробовать ударить в ответ. Надо что-то неожиданное. Снимаю с себя форменный галстук и резко бросаю ему в лицо, только после этого наношу ему первый удар — сапогом в голень, провожу короткую серию руками в голову и корпус. В памяти всплывает транзитная камера Казанской тюрьмы, передо мной бычара килограмм на сто двадцать, зэки скандируют: «Волга!» Как и в тот раз, не останавливаюсь, когда противник падает. Он выгибается дугой и затихает. Надеюсь — живой.

Привожу себя в порядок. В голове сформировался отчаянный план. Цепляю ремень, портупею и кобуру оберштурмфюрера. Мои изъяты. В его внутреннем кармане нахожу свое удостоверение, но оставляю и забираю аусвайс гестаповца. Теперь надежда на наглость и очень приблизительное сходство — оба длинные и светлые, в форме СС. На этом сходство заканчивается.

— Дежурный! Клиент не выдержал. Нужен врач.

Протискиваюсь мимо сотрудников тюрьмы. Пусть у них сработает стереотип: избитый на полу считается арестантом, а заботящийся о его здоровье — переусердствовавшим следователем. До выхода из здания стараюсь не переходить на бег. Заодно молюсь, чтобы левая сторона физиономии медленнее наливалась синевой.

В служебный кабинет отправляться нельзя, домой — тем более. Где-то у ретивых парней из Гестапо остались ключи от машины. Поправляю на голове чужую фуражку, она великовата на размер. Если идти куда-то, то в место, для моих преследователей неожиданное. Например, кафе на Кранцераллее, где часто мелькают сотрудники РСХА. И откуда можно позвонить. Повезло, поддельный родственник у себя.

— Фон Валленштайн? Да, это я. Парни из соседнего управления решили поговорить со мной. Невежливо. Пришлось уйти, тоже невежливо.

— Вольдемар… — его голос полон изумления. — Мне только что позвонили из госпиталя. Сказали, ты доставлен к ним с тяжелой травмой головы, без сознания, со зверски изуродованным лицом.

— Проблемы со здоровьем как раз у собеседника.

Телефонные звонки через коммутаторы правительственных служб прослушиваются. Граф понимает риск и отвечает аккуратно.

— Вы интересуете их в связи с арестом Шелленберга. Рекомендую прийти в Гестапо добровольно. Или, по крайней мере, набрать меня через пару часов.

Кладу трубку ватной рукой. Оказывается, беспокойство по поводу моего мертвого водителя — просто семечки. Если взят Шелленберг, по РСХА гуляет буря, и я — лишь маленькая песчинка на ветру, от мнения и действий которой ничего не зависит. Это даже не провал, много хуже. Пока следователь из Гестапо не очнулся, нужно уносить ноги.

Четким шагом топаю по Саарландштрассе на север. Уверенный в себе эсэсовец в великоватой фуражке. В кармане — ни марки, ни талонов на еду. Я отобрал у гестаповца люгер, но деньги не взял, чистоплюй!

Дома есть накопления, но соваться туда — безумие. В пригороде прикопаны резервы с командировок, в том числе украинско-еврейское золото покойного коллеги. Однако до него еще нужно добраться. Как удрать из Берлина? Разве что заняться банальным грабежом, используя форму и пистолет. Понемногу начинаю впадать в панику. Хладнокровная часть души неумолимо отсчитывает минуты, пока во всех городских подразделениях Гестапо и Крипо не зазвонят телефоны с приказом задержать молодого человека с приметами истинного арийца. Моя узнаваемая рожица украсит карман каждого полицая и сознательного активиста НСДАП. Через полсуток фотографии и ориентировки попадут в ближайшие города. Капут!

«Дядюшка» Вальтер. Если позвонить вторично и он назначит конспиративную встречу, то выберет, скорее всего, окрестности ипподрома или Тиргартен. Идти к нему нельзя. «Родственник» не пожелает, чтоб я снова попал во внутреннюю тюрьму, где проболтаюсь о его планах в отношении фюрера. Позаботится о моем молчании, надежном как могила. В общем, это тупик.

Элен? Конечно, ей займутся, но не сразу, сначала возьмут меня. Тем более — из положения загнанной крысы ничем ей не помогу. Что делать самому?!

Глаза постоянно скашиваю налево, к проезжей части. Вздрагиваю, когда мимо проносятся машины. Вот-вот пара из них затормозит рядом, хлопнут двери, меня окружат люди в штатском и в черной форме. Останется выругаться на всех известных языках, выхватить люгер