— Швятую иштину, милшдарь, говорите.

Двинулись дальше, наконец добрались до дамбы, идущей вдольпрудов и каналов. И неожиданно над верхушками ольх увидели красные черепицывздымающихся над озером башен вызимского замка.

— Ну, стало быть, мы почти на месте, — сказалторговец. — Чуете?

— Фууу! — скривился Мэльфи. — Что за вонь?Что такое?

— Наверно, шолдаты ш голодухи подохли на королевшкойшлужбе, — забурчал у них за спинами Щук, но так, чтобы ландскнехты нерасслышали.

— Чуть нос не своротит, э? — засмеялсяодин. — Верно, тут тысячами стоял люд военный на передыхе, а военный людесть должен, а как поест, так бздит, прошу прощения. Таким уж фортелем природалюдей сделала, и тут уж ничего не попишешь. Ну а то, что высрано, то в те вонрвы вывозят, вываливают, даже не присыпая. Зимой, пока мороз дерьмоприхватывал, оно как-то держалось, а с весны… Тьфу!

— И постоянно новые приходят и на старую кучунаваливают. — Второй ландскнехт тоже сплюнул. — А громкое жужжаниеслышите? Это мухи. Тут их тучи целые, ранней весной невиданное дело! Завернитеносы кто чем может, не то в глаза и рот полезут, паскуды! И чем быстрее отсюдауберемся, тем лучше!

* * *

Миновали рвы, но отделаться от вони не удавалось. Даженаоборот. Ярре мог бы поклясться, что, чем ближе они подходили к городу, темвонь становилась плотнее, насыщеннее, но в то же время понятнее, масштабнее ибогаче оттенками. Воняли окружающие город воинские обозы и палатки. Вонялгигантский лазарет.

Вонял многолюдный и шумливый пригород, вонял вал, вонялаземля у валов, воняли ворота, воняли площадки и улочки, воняли стенывозвышающегося над городом замка. К счастью, ноздри быстро привыкли, и вскоре«добровольцам» было все равно, навоз ли это, падаль, кошачья моча или очереднойпункт раздачи пищи.

Мухи были повсюду. Они настырно звенели, лезли в глаза, внос. Их невозможно было отогнать. Проще — раздавить прямо на лице… либоразжевать.

Как только они вышли из тени ворот, в глаза им бросиласьогромная картина на стене, изображающая рыцаря с нацеленным в них пальцем.Надпись под картиной кричала огромными буквами:

«ТЫ УЖЕ ЗАВЕРБОВАЛСЯ В СОЛДАТЫ?»

— Уже, уже, — буркнул ландскнехт. — Ксожалению. Таких картин было множество, можно сказать — что ни стена, токартина. В основном — тот же рыцарь с пальцем, довольно часто попадаласьМать-Родина с развевающимися седыми волосами, за спиной у нее пылали деревни ивисели младенцы, насаженные на острия нильфгаардских пик. Попадались такжеизображения эльфов с окровавленными ножами в зубах.

Ярре вдруг обернулся и увидел, что они остались одни: он,ландскнехты и торговец. Щук, Окультих, кметские новобранцы и Мэльфи испарились.

— Да-да, — подтвердил предположение ландскнехт,внимательно на него глядя. — Смылись твои дружки при первой жевозможности, за первым же углом, замели след хвостами. И знаешь, что я тебескажу, парень? Хорошо, что ваши дорожки разошлись. И не стремись к тому, чтобысошлись снова.

— Жаль Мэльфи, — проворчал Ярре. — Впринципе-то он неплохой парень.

— Каждый сам выбирает свою судьбу. А ты — пошли с нами.Покажем, где вербовочный пункт.

Они вышли на небольшую площадь, посреди которой на каменномвозвышении стоял позорный столб. Вокруг позорного столба толпились жаждущиеразвлечений горожане и солдаты. Закованный в цепи осужденный, только чтополучивший грязью в лицо, плевался и плакал. Толпа рычала и корчилась от смеха.

— Эй! — крикнул ландскнехт. — Гляньте-ка,кого закандалили-то! Это ж Фусон. Интересно, за что его так?

— За земледелие, — поспешил разъяснить тучныйгорожанин в волчьей дохе и фетровой шапке.

— За что?

— За земледелие, — с нажимом повторилтолстяк. — За то, что он сеял!

— Хо! Ну это уж вы, простите, навалили, будто вол последолгой жвачки, — засмеялся ландскнехт. — Я Фусона знаю, он сапожник,сапожников сын и сапожников внук. В жизни он не пахал, не сеял, не жал. Ну,говорю, ляпнули вы с этим сеянием, аж дух пошел.

— Собственные слова бейлифа! — распетушилсямужчина. — Он будет у позорного столба до зари стоять за то, что сеял! Асеял он, злостник, по нильфгаардскому наущению и за нильфгаардские сребреники…Дивное, правду сказать, зерно сеял, какое-то, похоже, заморское… О, вспомнил.Дефетизьму,[30] вот чего.

— Верно-верно! — воскликнул продавецамулетов. — Слыхал я, говорили о том, нильфгаардские шпионы и эльфы морширят, колодцы, источники и ручьи разными ядами отравляют: то дурманом, тоцикутой, то лепрой, то дефетизмами всякими.

— Ага, — кивнул горожанин в волчьей дохе. —Вчера двух эльфов повесили. Как пить дать за это ж самое отравление.

* * *

— За углом этой улочки, — показалландскнехт, — корчма, в которой заседает вербовочная комиссия. Тамрастянута большая тряпка, на ней темерские лилии, кстати, знакомые тебе,парень, так что попадешь безошибочно. Ну, будь здоров! Дай нам боги встретитьсяв лучшие времена. Бывайте и вы, господин перекупщик.

Торговец громко кашлянул.

— Милостивые государи, — сказал он, копаясь вбаулах и шкатулках, — позвольте за вашу помощь… Во знаки благодарности…

— Не беспокойтесь, добрый человек, — улыбнувшись,сказал ландскнехт. — Помогли, вот и все. И на том конец, что тут говорить…

— А может, чудотворную мазь от прострелов? —Торговец отыскал что-то на дне шкатулки. — Может, универсальное ибезотказное средство супротив бронхита, подагры, паралича? Перхоть тожеоблегчает. Может, бальзам смоляной супротив ужаления пчелиного, змеиного ивампирьего? Или талисман для защиты от последствий дурного сглаза?

— А может, у вас есть, — серьезно спросил второйландскнехт, — что-нибудь для защиты от последствий скверной жратвы?

— Есть! — крикнул, расцветая, торговец. — Вотвесьма эффективное средство, из магических кореньев изготовленное, пахучимизельями приправленное. Достаточно трех капель после еды. Прошу, берите,милостивые государи!

— Благодарствуйте. Я пошутил. Ну, бывайте! Бывай и ты,парень. Успеха тебе!