— Да не рвите вы душу, — прошипел Судаков. — Я ж чую, что вы сейчас сырость разводите! Бабьих слез только не хватало. Давайте собирайтесь по — быстрому!

Судаков прислушался: доносившиеся вдали голоса стихли.

— Кажись, прошли, — прошептал он.

— Кто это? — в тон ему произнесла Татьяна Михайловна.

— Известно кто, — скривил губы бывший начальник елчаниновской милиции. — Сейчас в лес не сунутся — больно темно. Тут тебе и леший на кабане под носом проскользнет — не увидишь. Так хоть патрулями дорогу держат. А чуть рассветет — чесать начнут.

— Ну что, идем уже? — спросила Татьяна Михайловна.

— Нет, сидим покудова тихо. Лес вон какой трескучий, кто знает, когда следующий патруль тут окажется? Сначала выждем, прикинем, как они ходить будут, тогда к трубе и двинемся. И тоже так — с опаскою. На всю ногу не ступайте, а потихоньку — с пятки на носок, и чтоб словно наискось ступней перекатываетесь. А то глупо будет у самого входа в схрон головы лишиться. И еще вот — делаем шаг в шаг, чтоб, ежели что, казалось, будто один человек идет.

Татьяна Михайловна с благодарностью поглядела на Судакова и в душе порадовалась, что он не видит этого взгляда.

В отдалении прошел еще один патруль. За ним — еще и еще.

— Негусто ходят, — отгоняя зудевших комаров, пробормотал бывший командир эскадрона. — Нуда оно и к лучшему. Идемте — ка. Но тихо. Как я учил.

Они ступали и притаивались. Вновь ступали, вслушиваясь, не раздастся ли со стороны дороги окрик или, того хуже, лязг затвора.

— Левее, — шепотом сказала Татьяна Михайловна. — Там меж камешков ручей.

— Вот по нему и пойдем. Ног не подымайте, чтоб не плескать. Так, по дну, двигайте. Только ж, ради бога, не оскользнитесь!

Еще минут через пятнадцать они наконец добрались до трубы. Должно быть, ее не чистили лет десять. На треть она была забита подсохшей грязью, но, скрючившись в три погибели, там можно было примоститься.

— Хорошее местечко. — Судаков удовлетворенно погладил усы. — Без собак такое не сыскать!

— А если будут собаки? — спросила Татьяна Михайловна.

Петр Федорович достал из кобуры наган.

— По следу нашему пустить их вроде не с чего. Хотя как знать. Может, из дому уже что прислали. Ну, ежели собаки, то все, Татьяна Михайловна. Пиши пропало.

Ночные часы тянулись медленно. Наконец рассветный туман заволок лес. Утренняя сырость заставляла стучать зубами как тех, кто дежурил на дороге, так и прятавшихся под ней. И вот до чуткого уха Татьяны Михайловны донеслись резкие звуки команды, и вслед за тем лес наполнился голосами и хрустом сухих ветвей, ломающихся под коваными сапогами.

— Ну, слава богу, — выдохнул Судаков. — Значит, минут через десять и нам пора выбираться. Я первым пойду, а потом вас кликну.

Хруст веток отдалился и стих, и Судаков, прислушавшись для полной уверенности, ужом выскользнул из сырого убежища. Когда он заглянул снова в трубу, Татьяна Михайловна судорожно закрыла рукой рот, чтоб не вскрикнуть. На Судакове вновь красовалась свежепостиранная и отутюженная милицейская форма.

— Тише, тише. Это я. Значит, так, в саженях двухстах отсюда стоит грузовик. Там шофер и еще один солдат для охраны. Мы к ним подходим как раз со стороны кузова, идем по дороге, не скрываясь: вы — первая, я — за вами, как бы держу на мушке. Когда будем подходить, вы платок разверните, словно с головы его снять или перевязать хотите. Ну, чтоб лицо мое прикрыть. Да только ж не бойтесь! Христом богом вас прошу!

Татьяна Михайловна улыбнулась неожиданно для себя самой — почему — то именно сейчас ей было очень спокойно. Будто собиралась она прогуляться ранним утром по любимому расторопинскому саду.

Они шли по дороге, радуясь обрывкам утреннего тумана. Как и заверил Судаков, грузовик стоял у обочины. Рядом, с карабином на изготовку, подозрительно оглядывая ближайшие кусты, караулил молоденький красноармеец. Он не сразу заметил идущую по шоссе пару. Как только солдат повернулся, Татьяна Михайловна подняла укрывавший ее плечи платок и развернула его, словно желая повязать на голову.

— А ну, тетка, не балуй. Не сучи руками! — прикрикнул Судаков. — Давай вон, ладони на затылок!

— Стой! Кто идет? — переполошился боец.

— Да уж дошли! Спать меньше надо!

— Что, неужто взяли?

— Вот мастак ты глупые вопросы задавать! Сам, что ль, не видишь? Иди лучше помоги этого тянуть!

— Сам, что ли, не дойдет?

— Что ли — не дойдет… Когда брали, прикладом по башке двинули, так он сейчас мешок мешком. А там, у поваленного дерева подъемчик — вдвоем этого кабаняру не затащить! Давай бегом! — Судаков сделал еще шаг, скрываясь за кузовом.

— А ты сам вроде не из наших.

— Ага! Генерал Врангель — моя фамилия! Мы со стороны Расторопино идем. Чтоб как ладонями схлопнуть — бац, и бежать некуда.

— А — а, — боец закинул оружие за спину. — Так я тогда — одна нога тут, другая там!

— А третьей — шевели к своим, да скажи, что можно возвращаться!

Красноармеец бегом устремился в указанном направлении. Едва он скрылся из виду, как Судаков оказался в кабине, и холодноватый ствол револьвера уперся в лоб водителя:

— Заводи мотор.

— Так, а…

— Быстро! Татьяна Михайловна, лезьте скорее!

Машина взревела и, прочихавшись, рванула с места.

— Все равно вам не уйти! — вцепившись в баранку, как тонущий в спасательный круг, бросил шофер.

— А кто его знает, как его будет. Пароль и отзыв.

— Не скажу!

— Голуба, я и сам авто водить умею. Выбирай: поможешь выбраться — жив останешься, потом наплетешь как я тебя связал, рот заткнул и без тебя уехал. А нет — извиняй, хлопну тебя, как жука навозного.

— Пароль «Вологда», отзыв «Рязань».

— Вот и молодец. Что там у нас впереди?

— На въезде в город застава.

— Значит, так. У заставы тормозишь, я уж как — нибудь скрючусь, а ты скажешь, что Згурскую взяли, и теперь ты ее доставляешь на Лубянку, аллюром три креста.

— А дальше?

— Ну, если все будет хорошо, то едешь ты в сторону этой самой Лубянки, покуда тебе уважаемая Татьяна Михайловна не прикажет остановиться. Все понял?

— Все.

— Тогда, паря, не делай глупостей. Стреляю я отменно, а наган, сам знаешь, осечек не дает.

Пожилой садовник почтительно склонил голову, отмечая приближение хозяина завода:

— Бонжур, мон женераль!

Помощники садовника — гренадерского роста и выправки, на мгновение оставив работу, вытянулись в струнку, приветствуя командира.