Светящийся червь достиг темноты. Томазин так закатил глаза, что видны были только белки. Подобно жутким огонькам сияли они на его лице, с которого сошел весь жир. Теперь его кожа была натянута на кости черепа. Голова напоминала Гвидо головы давно умерших священнослужителей, которых он видел в каменных склепах в храмовых башнях в больших городах. Но Томазин был еще жив. Он пытался поднять руки. Пальцы его словно стремились уцепиться за свет, вытекавший из его тела. Он отчаянно хотел удержать его.

Из темноты по ту сторону врат послышался хриплый звук. Тень ожила и породила существо, сгорбленное, настороженное. Черным, как безлунная ночь, было оно. И шло оно за светом, вырванным Бродягой у Томазина. Существо тьмы жадно поглощало светящегося червя.

Томазин перестал сражаться за жизненный свет. Ряса соскользнула с костлявых плеч. Статного мужчину, сидевшего напротив Гвидо еще за ужином, было не узнать.

Из тьмы появилось второе существо. За ним на кратком Расстоянии последовали третье и четвертое. Они сражались за светящегося червя и поглощали его в мгновение ока. Под конец Томазин заплакал кровавыми слезами. Жюль разорвал заклинание и позволил умирающему священнослужителю Рухнуть на пол.

Закончив жестокую трапезу, порождения тени принялись бродить вокруг большого круга, где Жюль заточил остальных священнослужителей. Там, где существа пытались пробить стену, к их сотканным из тени телам тянулся белый свет, и они испуганно отскакивали. Жюля они избегали. Гвидо не мог разглядеть, окружил ли Бродяга себя заклинанием или было в нем что-то такое, чего боялись темные сущности.

Братья и сестры упрямо пели о всемогуществе Тьюреда. Гвидо видел, что у Мариотты, как и у многих других, в глазах стояли слезы. Он отчаянно пытался сдвинуться с места. Несмотря на то что художник по-прежнему не мог шевелиться, ему начал повиноваться хотя бы язык. Он молился и ругался! Предлагал Тьюреду свою душу в обмен на жизнь Мариотты. Требовал от бога сжечь мнимого собрата по ордену в небесном огне…

Казалось, Жюль разговаривал с существами. Какою сделку заключал предатель с тьмой? Пение заглушало его слова. Лишь по движениям губ становилось понятно, что он говорил. А потом он указал на круг. Жюль показал на Люсьена, затем на Мариотту и двух других собратьев по ордену.

Рывком, от которого сам едва не упал, освободился Гвидо. Перепрыгивая через две ступеньки, несся он вниз по лестнице. Он уже ничего не видел. К пению теперь примешивались крики. Что же происходит там, внизу?

Оступившись на лестнице, монах больно ударился плечом о скалу. Упал. Ступеньки оставляли синяки. Он обхватил голову, пытаясь защититься, когда последний, страшный удар вышиб из него дух.

Оглушенный, миниатюрист заморгал и огляделся по сторонам. Он оказался в пещере. До магического круга оставалось еще два шага. Тени ворвались в широкий круг. Большинство братьев и сестер продолжали петь, отчаянно и гордо подняв головы. Многие закрыли глаза, чтобы не видеть, как тени врываются в тела друзей и пьют из них жизненный свет.

Художник стремился к товарищам, но перед ним на полу оказалась тонкая красная черта, будто проведенная кровью, и переступить ее было невозможно. Его руки скользили по невидимой стене, холодной и гладкой, словно стекло.

Мариотта увидела миниатюриста. Ее карие глаза сверкнули надеждой, будто в нем она увидела спасение. Женщина протянула ему руку. Заклинание, удерживавшее их, похоже, было снято. Может быть, потому что ворвались тени.

В живых оставались лишь немногие братья. Большинство лежали на полу, съежившиеся, изуродованные, как Томазин, плоть сгорела на костях, несмотря на то что на коже их не видно было ни единой ранки.

Мариотта была словно в трансе. Она вытянула вперед руки. У ее обнаженных ног извивалась тень.

Монахиня все еще продолжала петь. Хор стал тише. В живых оставались лишь Люсьен, Мариотта и два других брата, на которых указал Жюль.

Мариотта прижала правую руку к невидимому барьеру, за которым был заперт Гвидо. Он попытался коснуться ее руки. Сквозь зачарованную стену он чувствовал ее тепло, несмотря на то что не мог ощутить кожу.

Будто черная полоса тумана поднялась тень вверх по Мариотте. Но сестра не обращала на нее внимания. Она перестала петь. Ее взгляд был направлен прямо на Гвидо, а потом среди всего этого ужаса она улыбнулась.

— Я знаю о твоей любви.

Ее слова обожгли душу молодого монаха. Он в отчаянии заколотил кулаками по барьеру, стал биться головой о стену, пока у него не пошла носом кровь.

— Я спасу тебя! — закричал он. — Я вытащу тебя оттуда! Я…

— Я тоже люблю тебя, — негромко сказала Мариотта. Ее губы коснулись стены.

Черные полосы достигли ее головы. Она вдохнула их!

— Нет, любимая! Ты не должна…

Теплый блеск погас в глазах Мариотты. Они все еще были устремлены на Гвидо. Но теперь на него смотрело что-то другое. Холодное, ощупывающее, жадное.

— Проклинаю тебя, боже! — закричал монах. — Где же ты в тот час, когда ты нужен своим детям, Тьюред? Что мы сделали тебе, что ты так страшно караешь нас?

Губы Мариотты округлились, словно она решила поцеловать юношу. Но теперь под мягкой плотью появились клыки, похожие на волчьи. Непристойный жест сопровождался хрипом и потрескиванием, от которого кровь стыла в жилах. Гвидо видел, как из челюсти выросли клыки. Под кожей извивалось нечто, будто в теле его возлюбленной поселились черви толщиной в палец. Тело Мариотты завалилось вперед. Она изменялась все быстрее и быстрее. Руки и ноги стали длиннее. Спина изогнулась. Синяя ряса разорвалась.

С Люсьеном и двумя другими братьями произошло то же самое превращение. Наконец все они приняли облик огромных собак. Ростом они были с лошадь, но более худые. Короткая белая шерсть покрывала истощенные тела. Творения Жюля окружало бело-голубое свечение. Они были прозрачны, по крайней мере становились таковыми время от времени. Казалось, что они все же созданы из плоти и крови.

Из их длинных пастей, в которых поблескивали смертоносные зубы, текла слюна. По их жадно сверкающим глазам было видно, что они еще далеко не утолили жажду жизненным светом живых.

— Почему? — прошептал Гвидо, не в силах понять, что произошло.

Бродяга приветливо посмотрел на него.

— Потому что теперь они — слуги, полезные мне. Настало время принести страх и ужас в мир эльфов. Вы — бичи Тьюреда. Если бы я послал вас в облике одетых в синее священнослужителей, эльфы посмеялись бы над вами. А так они научатся бояться. Их мечи и стрелы больше ничего не смогут вам сделать.

— То, что происходит здесь, не может быть в воле Тьюреда! — Гвидо не мог смотреть в лицо предателю. Что за порождение тьмы затесалось в ряды священнослужителей? Как это могло случиться? Как может бог терпеть такое кощунство?

— Значит, тебе ведома воля бога, Гвидо? — с вызовом поинтересовался Жюль.

— По крайней мере я знаю, что не может быть в его воле.