– У меня есть кое-что для тебя, – он пытается справиться с наваждением.

Достает из кармана бархатную коробочку. Под крышкой оказывается браслет с подвесками, тускло поблескивающий в электрическом свете. Он с самого начала принадлежал ей. Зря он отдал его Этте.

– Спасибо, – удивленно и взволнованно говорит Элис.

– Надень, – резко вырывается у него.

Харпер хватает ее за запястье – судя по тому, как она поморщилась, грубо и больно. Внутри у нее что-то сжимается. Только сейчас она вдруг осознает, что находится в огромном пустом зале наедине с мужчиной, которого видела один раз в жизни десять лет назад.

– Что-то не хочется, – мягко отказывается она. – Я рада видеть тебя… О, господи, я ведь даже не знаю, как тебя зовут.

– Харпер, Харпер Кертис. Да это не столь важно. Элис, мне нужно показать тебе кое-что.

– Нет, не нужно. – Ей удается высвободить руку, и он набрасывается на нее. Тогда она тянет за ножку стула, и на Харпера обрушивается вся стойка. Пока он барахтается под свалившимися стульями, Элис бежит к боковой двери.

Освободившись, Харпер устремляется за ней, распахивает дверь и оказывается в длинном узком коридоре явно служебного назначения. Вытаскивает нож.

– Элис, – зовет Харпер нарочито спокойным голосом. – Дорогая, вернись. – Он медленно движется вперед, слегка отведя руку за спину. – Ну прости меня. Я не хотел тебя пугать.

Харпер сворачивает за угол. К стене прислонен стеганый матрац с большим коричневым пятном. Скорее всего, она за ним спряталась.

– Я понимаю, что слишком торопился. Но я так долго тебя искал.

Дальше по коридору кладовка; через открытую дверь видно, что она вся забита сложенными стульями. Может, Элис спряталась между ними, сидит на корточках и смотрит, когда он пройдет дальше.

– Помнишь, что я тебе говорил? Ты светишься, дорогая. Я даже мог разглядеть тебя в темноте.

И это правда. Именно свет ее выдает – вернее, тень, которую она отбрасывает на лестницу, ведущую на крышу.

– Если тебе не понравился браслет, так бы и сказала. – Он отклоняется вправо, будто собирается уходить, подается вглубь, а потом резко взбегает по шатким деревянным ступенькам, сразу через три и прямо к тому месту, где она прячется.

В резком и грубом свете неоновых ламп девушка кажется еще более испуганной. Внезапно он набрасывается на нее с ножом, но задевает лишь руку, оставляя на рукаве куртки длинный разрез. Элис с криком ужаса кидается вверх по лестнице, мимо лязгающего котла с медными кранами и пятнами копоти на стенках.

Она рывком открывает тяжелую дверь и вырывается на ослепляющий свет. Он отстает лишь на секунду, но Элис захлопывает дверь, и та ударяет его по левой руке. Вскрикнув от боли, он распахивает дверь снова: «Сука!»

Харпер щурится от солнечного света, зажимает под мышкой ушибленную руку. Перелома нет, просто сильный ушиб, но болит зверски. Теперь он даже не пытается прятать нож.

Она стоит у небольшого выступа стены на краю, рядом с вентиляционными отверстиями, в которых лениво вращаются лопасти. В руке у Элис зажат кусок кирпича.

– Иди сюда, – машет Харпер ножом.

– Нет.

– Ты что же, хочешь, чтобы было еще хуже? Еще больнее умирать?

Она швыряет в него кирпичом. Описав в воздухе высокую дугу, он пролетает далеко от Харпера.

– Ну хорошо, хорошо. Я не сделаю тебе больно. Это просто игра. Иди сюда! Пожалуйста. – С простодушной улыбкой Харпер протягивает к ней руку. – Я люблю тебя.

Элис широко улыбается в ответ:

– Как же мне хотелось, чтобы это было правдой.

Элис резко разворачивается и прыгает с крыши.

Так неожиданно, что Харпер даже вскрикнуть не успевает.

Откуда-то снизу взлетает стая голубей. И он совершенно один на крыше. Потом на улице кричит женщина. Еще один крик, и еще, заходится сиреной.

Но ведь это неправильно! Все должно было произойти совершенно по-другому. Харпер достает из кармана коробочку с противозачаточными таблетками и тупо смотрит на нее, будто уложенные кружочком по дням недели цветные пилюли подадут ему особый знак. Однако ничего не происходит. Тупой, бесполезный предмет.

Он так крепко сжимает коробочку в руке, что пластиковый корпус дает трещину. Потом с отвращением швыряет ее вслед Элис. Та медленно опускается вниз, переворачиваясь в воздухе детским самолетиком.

На улице зверски жарко, а в этом загроможденном старыми вещами подвале у Рейчел спертый воздух, кажется, нагревается еще сильнее и обволакивает липкими воспоминаниями. Однажды матери не станет, и Кирби так или иначе придется разбирать весь этот хлам. Значит, чем больше она выбросит сейчас, тем лучше.

Она вытаскивает коробки на лужайку, где разбирать удобнее. Их приходится тащить вверх по расшатанным деревянным ступенькам, от чего сильно болит спина. Но все-таки это лучше, чем копаться в тесном душном подвале, где куча старого барахла вот-вот завалит тебя с головой. Такая тема дня – разбирать коробки с прошлым. И что-то подсказывает ей, что это прошлое окажется болезненнее, чем невостребованные улики чужих сломанных жизней из коллекции детектива Вилльямса.

Появляется Рейчел и садится, скрестив ноги, рядом с Кирби. Она одета как официантка – в джинсы и черную футболку, волосы неряшливо убраны в хвост. Ногти на длинных босых ногах накрашены темно-красным, почти черным блестящим лаком. Это явные признаки того, что скоро Рейчел отправится красить волосы, а то сейчас и так в не слишком естественном каштановом видна родная седина.

– Боже мой, сколько барахла. По-моему, лучше все сразу сжечь. – Рейчел достает из кармана папиросную бумагу.

– Не искушай меня, – вопреки собственному желанию несколько язвительно произносит Кирби, но мать, кажется, не обращает внимания. – По-хорошему, так лучше бы вывалить все это на стол и устроить распродажу во дворе.

– Зря ты это затеяла, – вздыхает Рейчел. – Гораздо легче, если вещи упакованы и убраны подальше. – Рейчел отрывает кончик сигареты, смешивает табак с марихуаной и делает самокрутку.

– Мама, ты себя сейчас слышишь?

– Выключи доктора. Тебе не идет. – Рейчел прикуривает и рассеянно протягивает косяк Кирби. – Ой, извини, я забыла.

– Ничего, давай, – Кирби делает затяжку.

И вот в голове становится сладко и слегка рябит, как белый шум работающего фоном телевизора. Белый шум, в котором на самом деле закодированы сигналы ЦРУ, текущие медленной вязкой струйкой. Сама она никогда не разделяла материнского пристрастия к травке. У Кирби от нее развивается паранойя и активизируются аналитические способности. Хотя, с другой стороны, она никогда раньше не курила вместе с матерью. Может, все эти годы она что-то делала неправильно, лишила себя каких-то особых доверительных отношений с Рейчел и не получила специальных знаний, которыми обычно делится мать с дочерью, – например, как плести французские косички и кокетничать с мальчиками.