Гаишник достал из машины ночной фонарик и включил его.

— Думай. Если подпишешь — умрешь легко. И не моя это инициатива. Не люблю я убийства.

Ефимов спрыгнул на землю. Я остался в кузове один. Да, провести последние часы мне, похоже, придется без особого комфорта. Сзади — джип, к которому я пристегнут рукой, справа — какие-то ящики. Порыться в них, что ли? Зачем? Да так, отвлечься от страшного ожидания неминуемой смерти. Не зря ведь у американцев, последней нации первого мира, сохранившей смертный приговор, страх смерти в день казни является дополнительным наказанием. Нет, нельзя сдаваться. Я вспомнил самую любимую, но не самую известную песню Городницкого[61]:

Картонные ящики, обернутые полиэтиленом, запах перца. Может, его использовали, чтобы отбить какой-то другой запах? Пару раз чихнул. Вспомнил свою собаку — очень уж она смешно чихает — и дотянулся-таки до ящика.

Упаковки какие-то, пачки. Что-то напомнили… Ну да, точно. После девятого класса я поехал в математическую летнюю школу, находившуюся где-то в районе Красноярска, — меня угораздило в первый раз влюбиться. Она была из ученой семьи и полетела в эту летнюю школу на каникулы. Не поехать за ней значило сдаться, а сдаваться я в те годы не любил. Мой папа — представитель редкой породы: сибирский еврей. И долго работал в Академгородке. Нашел нужные контакты, и вскоре я получил желанное приглашение.

То лето юности получилось чертовски романтичным, с ночными прогулками над Енисеем: поцелуи, комары, промоины, подстерегавшие влюбленные парочки на береговой тропе, и вожатые, караулившие те же самые парочки в кустах, где почва потверже (кто сказал, что вожатые не любят комфорт?). На следующий день те, кому удалось избежать поимки, украдкой зевали на лекциях. Пойманные открыто зевали, очищая картошку на весь лагерь.

В нашем отряде для юных физиков был мальчик, который сильнее интересовался химией, чем физикой, но химический отряд обещали создать только в следующем году. Мамой юноши была заведующая по безопасности добычи, папой — обычный подрывник на шахте. Мальчик ездил в лагерь не первый год. И каждый раз при посадке в автобус его обыскивали — с довольно внушительными результатами. В мой год тоже многое вытрясли. Почти все. А того, что осталось, нам хватило на то, чтобы с корнем вывернуть огромную березу, нависавшую над Енисеем. Кроме практических уроков, он преподал нам и теоретические — поэтому про взрывчатку я кое-что понимаю.

Соседний ящик — взрыватели. Кустарные. Срабатывают от обычного звонка сотового телефона. Вот и светодиод, который показывает, что симка вставлена — система работает. Простейшая конструкция. Интересно, для чего она? На террористов мои похитители похожи, как жабы на леопарда.

Время текло… Час, второй, третий. Наконец я услышал, как открываются ворота.

Недовольный голос проорал:

— Слышь, не заехать, вы своей фурой все место заняли, а еще папа приедет.

Это Олег. Папа?

Я понял. То, что лейтенант — сын моего шефа, я знаю давно. Но Олег-то… Ну да, мне говорили — незаконный ребенок. И все рядом. Гомель, Мглин. Это во времена низкой социальной мобильности казалось, что четыре часа на автобусе — совсем край. На самом деле все рядом. Население стало более мобильным. Обычная семейная банда, мафия по-постсоветски. Стало понятно, почему в ней оказались столь разные люди.

— Где этот х..? — послышался голос Олега.

— Сейчас приведу, братец.

Конечно. Николай — его брат. Младший в иерархии ниже старшего, зато законный. Интересно, как они решают вопрос, кто из них круче? Вдруг я увидел лоснящееся лицо Николая.

— Ну что, дождался? Отдохнул? Теперь повеселимся.

Он отстегнул наручники и выбросил меня из фуры.

Погода не изменилась — было по-прежнему холодно, сыро и противно. Меня кинули на землю. Бр-р! Напомнили о себе почки. На моих глазах (и как еще я не ослеп от боли?) закипала работа: Николай разводил огонь в мангале, черноволосый готовил мясо. Рот наполнился слюной, в животе забурчало. Может, попросить у них последний ужин приговоренного?

Посередине двора в кресле-качалке сидел Олег. Он заметно старше Николая — и потому доминирует. А вот с черноволосым непонятно. По-моему, волки друг друга побаивались. И готовились к схватке. Между ними, похоже, не все гладко.

— И где они? — начал допрос Олег.

— Кто?

— Девка твоя и бумаги?

— Откуда я знаю? — простонал я.

— Что значит «откуда»? — удивился гаишник. — Ты что, с ней не общался? Олег за тобой проследил.

— Да, было дело, нанял.

— Знаем мы, где ты ее нанял. В «Распутье», ездил я туда, она там работала.

— Там и ищите. Что их, мало таких? Пять копеек пучок, — сказал я.

— Нет ее там, давно нет. Больше месяца.

— Где ты ее нашел?

— Там и нашел. Спросите, она мне регулярно приваты танцевала.

— Спрашивал. Танцевала. Дурак ты, сорвал девочку с работы. Пусть молится, чтобы мы ее живой отпустили. Отрабатывать ей придется за все. Всеми способами, — заключил гаишник.

Я увидел поганую улыбку, появившуюся на лице Олега. Черт, вот бы у Юли действительно стояла ракетная армия…

— Ну, где документы? У нее?

— Нет, конечно, у меня.

— Где?

— У друзей.

— Давай координаты.

— Ребята, успокойтесь. Неужели вы думаете, что они их кому попало отдали?

— Роберту, который суперменом притворяется? — поинтересовался Олег.

Да, и про Роберта они знают.

— Нет, не ему. У меня много друзей.

— Ну-ну, и что нам, у всех друзей спрашивать? Мы еще твоих родителей не трогали.

— Их в Москве нет, и к делу они отношения не имеют. Какая вам разница?

— Какая мне разница?

Гаишник ударил меня снова. Хорошо, что по другой ноге. Теперь буду хромать на обе, хотя, похоже, недолго. Удар, еще удар. Больно…

— Подожди, не так все делаешь.

Черноволосый поднял шампур, которым помешивал шашлык в ведре.