Теперь я уже почти бежала. Ведь я не просто возвращалась домой. Я ехала навстречу новым свершениям!

Розка, конечно, дама со странностями, я не спорю. «Алко-голистическая подруга моей бабуленции», как сказала о ней Дорохова. Но все-таки только благодаря Розке я попала в хороший роддом. Один из лучших в столице.

Здесь были чистые уютные палаты, рассчитанные на четырех человек, светлые коридоры, совсем не похожие на те, которые я видела в снах про Зою. Хорошо кормили. А главное, здесь трудился сильный, сработанный коллектив. Еще ни от кого я не слышала, чтобы кто-нибудь чем-нибудь остался недоволен. Это было главное.

Вообще, меня устраивало абсолютно все. Даже мои соседки по палате.

Было, правда, поначалу некоторое предубеждение против Жанны. Все-таки в сорок два года – первые роды! И потом, читает черт знает что! За день по тому древнекитайской философии! Но позже я к ней прониклась. Она хоть и молчунья, но безвредная. А еще у нее был очень вкусный лимонный чай, привезенный откуда-то не то из Швеции, не то из Швейцарии. Она поила им всю палату. И во время этих чаепитий мы чаще всего нахваливали жителей той самой страны – не то шведов, не то швейцарцев.

А вот Нонна в свои сорок собиралась рожать уже в пятый раз. Просто диву даюсь на все их армянское семейство! Как ни подойдешь к окну, все стоят, задрав черноволосые головы.

Сам счастливый глава семейства и четверо его сыновей – мал мала меньше. Надеялись, хоть на этот раз у них будет девочка. Ан нет. Нонна вчера, вернувшись с УЗИ, даже обедать не пошла. Так расстроилась, что разглядела на мониторе окаянный отросток!

Танюшка мне понравилась сразу. Не только потому, что была из нас самой молодой, ей всего-то стукнуло двадцать три. А просто потому, что была страшно похожа на Дорохову. Те же глаза, те же узкие плечики. Ну, мы с ней как-то сразу подружились. Ходили вместе в столовую. Вечерами смотрели в комнате отдыха телевизор. Днем таскались вверх-вниз по запасной лестнице, чтобы не слишком прибавить в весе от сытого и сонного больничного режима.

Я здесь считалась вроде блатной. Меня держала на особом контроле сама зав. отделением – бывшая однокашница Розки. Правда, лично пощупать мой живот она спускалась лишь однажды. В основном мною занималось непризнанное светило медицинских наук по имени Мурат Равшанович. Всегда сердитый, он имел взгляд человека, которому известно об этом мире все. И даже немного больше.

Лежа на кушетке в его светлом, обставленном по последнему слову дизайна и техники кабинете, я всегда жутко нервничала. Особенно в первый раз, когда меня при поступлении в роддом пригласили к Мурату на ультразвук.

Во-первых, это было мое первое исследование. И я боялась, что вдруг у ребеночка обнаружится какая-то патология.

Во-вторых, я не знала, какого мой младенец пола. А мне почему-то очень хотелось, чтобы это был именно мальчик. Каково-то будет Всеволоду узнать, что я родила ему сына!

А в-третьих, непризнанное светило, не успела я войти, возмутилось:

– Куда ж вы так отожрались-то, мамаша?

Я, не зная, что и ответить, стала моститься на наводящую ужас кушетку. Но Мурат, порывисто вскинув руку, указал на стопку белоснежных пеленок – Подстелите сначала! Это же вам не общественные бани!

Я молча повиновалась. Думая про себя о том, чем же, собственно, успела вызвать столь резкое отторжение у этого человека. Но эскулап, едва коснувшись моего живота ультразвуковым датчиком, немедленно успокоился.

– Так, так, так, – хмурясь в экран, на котором стало расплываться нечто невразумительное, сказал он. – Что мы здесь имеем?.. Сердечко нормальное. Органы все на месте. В особенности вот этот, самый главный. Видите? – Он ткнул пальцем во что-то, что я бы приняла за обычный грязный развод на стекле.

– Нет, а что это?

– Как это что? Это, мамаша, мужское достоинство вашего дитяти.

– У меня будет мальчик?! – не веря своим ушам, воскликнула я.

– А то кто же? Всенепременно будет мальчик! И обязательно! – Еще раз с гордостью постучал по разводу Мурат Равшанович. – Боюсь только, милочка, придется вас кесарить. Видите, он у вас развернулся ягодицами книзу?

– Нет, ничего не вижу.

– Ну как же нет! – Светило снова закипятилось, разворачивая ко мне монитор. – Вот же его головка! Вот ручки! Глядите, пальчик сосет!

И хотя картинка по-прежнему оставалась для меня в виде пульсирующих серых пятен, я из страха разумилялась.

– Ой, и вправду, пальчик сосет!..

Итак, мне был вынесен однозначный вердикт. Если за оставшиеся до родов три недели малыш не вернется в правильное положение, мне сделают кесарево сечение.

Эти три недели из начала в конец сентября тянулись бесконечно долго.

Я стала свидетелем того, как одну за другой моих соседок по палате забирали на роды. Здесь почему-то не принято было ходить до родильной пешком. Рожениц обязательно раздевали донага, клали на каталку и, накрыв простыней, увозили. Надо сказать, премерзкое зрелище!

Но когда в свой черед участвовать в данном мероприятии представилось мне самой, я поняла, что смотреть все же было намного приятней.

Ровно в половине одиннадцатого утра в мою палату, пополненную уже новыми постоялицами, влетела всклокоченная медсестра. Какая-то незнакомая, очевидно, впервые заступившая на вахту.

– Балагура, на клизму! – крикнула она, шаря по койкам выпученными глазами.

Я удивилась: к чему такая спешка? Я уже знала, что в процедурную посылают обычно за несколько минут до начала. А вчера Мурат предупредил меня, что моя одиннадцатичасовая операция переносится на час дня. Я оказалась не готова к такому повороту событий. Поэтому к удивлению примешалась еще и жуткая паника.

«О господи, страшно-то как!» – прихватывая пеленку, подумала я.

– Скорее, скорее! – поторапливала сестричка.

Мы с ней галопом проскакали в процедурную. Там все на бегу, кое-как. Оказавшаяся совершенно неопытной, медсестра умудрилась трижды обозвать меня коровой и дважды ввергнуть в состояние болевого шока. Мне и так-то было нехорошо от навеки засевшего в памяти запаха прорезиненной клеенки в смеси с медикаментами. А тут еще такое обращение!

Потом моя мучительница кликнула санитарку, и они уже вдвоем стали запихивать меня на каталку, не удосужившись перед тем даже отвести в палату. Пришлось мне блистать своей наготой перед всем отделением.

Это бы ладно. Но дальше глазам изумленной публики представился акт второй – установка катетера.

Тут уж я не выдержала и попыталась было воспротивиться.

– Послушайте, – говорю, – меня вчера Мурат Равшанович предупреждал, что операция откладывается на два часа. Может, с катетером немного повременить?

– Ничего не знаю, – потрясла историей моей болезни медсестра, – здесь написано – в одиннадцать. Так что лежите, не дергайтесь!