— Они не нужны, — снисходительно ответил Иерарх. — Человеку достаточно научиться читать и считать. Первое — для того чтобы понимать смысл начертанных лозунгов, второе — чтобы отличить положительное большинство от отрицательного меньшинства. Для последних, кстати, и существует тюрьма…

— А как же прогресс, демократия? — пролепетала Фывап, не зная уже, как ей распоряжаться этой информацией.

— О, это ключевой вопрос! — похвалил Автандил. — Как таковой демократии вообще нет. Прогресса тоже. Но они в то же время есть — в душе каждого из нас. Душа — лучшее и надежнейшее вместилище. Не правда ли?

— Я не понимаю, на что мы переводим пленку? — спросил по-английски Сидоров. — Это даже не бред сумасшедшего.

— Я понимаю, — тихо ответила Фывап. — Спроси, за что они распяли бедного капитана? Попроси, ради бога, избавить его от мучений, пока он не умер.

Сидоров перевел вопрос. Автандил тут же бесстрастно ответил:

— Он глубоко провинился. За это и наказан. Он не спас от смерти моего приближенного. Поэтому он приобрел знак минус. И как доктор он не может жить, то есть быть со знаком плюс. Он тоже должен стать со знаком минус, и тогда сохранится равновесие и баланс.

— Уходим, — сказал по-английски Сидоров, — пока не стали со знаком минус.

И они ушли по-английски. Автандил не задерживал, но крикнул вдогонку:

— Не забудьте оповестить мировую общественность! Мы ждем комиссию ООН!

Специальная команда весело рыла могилы. Могильщики хохотали так громко, что перебудили даже самых застарелых ворон, которые помнили еще ужасы басмаческих набегов в период робкого начала коллективизации. Впрочем, жизнерадостные могилокопатели скоро устали, потому что мертвецов было много.

Спрашивали, когда будет утренняя кормежка. Автандил отвечал, что начался великий пост. На самом же деле куда-то запропастился Хамро, продсклад был заперт, а ключи увез каналья Вулдырь. Морду бы ему набить, особенно за томящуюся там Оленьку, да руки у всех коротки. Она уже украдкой проплакала все глаза и считала, что жизнь кончена, бандиты надругаются над ней, а когда Евгений Иванович наконец приедет спасать ее, впору будет топиться. Она не знала, что ее товарищу по несчастью Костику выпала еще более жестокая судьба. Он продолжал умирать, прибитый к дверям полкового штаба. Кровь стекала по обнаженным рукам, вязкой капелью падала на крыльцо…

Подутюрская Республика ликовала, больные забыли о ежеутренней пресной каше. Над полком плотной стеной стоял нескончаемый вой, отдельные крики тонули в нем.

— Уже прилетела комиссия ООН!

— Нас признали в далеком Уругвае!

— От папы римского ни гугу…

— Он пожалеет!

Автандил Первый, закрыв глаза, наслаждался этой шквальной симфонией, она ассоциировалась у него со всеми небесными стихиями, со стадом бизонов, в котором, разумеется, он был вожаком…

На одном из складов больные обнаружили противогазы и тут же научились их надевать. Те, кто не успел заполучить резиновое лицо, отчаянно завидовали тем, кто уже щеголял в круглоглазой уродине-маске. Начались стихийные драки, перешедшие в организованное противостояние: «противогазники» встали стеной и, похрюкивая под резиной, двинулись в бой. Вел их за собой демократический человек Сыромяткин. Его опознавали исключительно по малому росту и обновленному гардеробу (почти новые тапки плюс еще более новый халат с китайскими драконами). Противоположную сторону возглавил Шумовой. Он колотил палкой по серым резиновым головам, обрывал гофрированные хоботы и урчал громче обычного. Наконец кто-то догадался выстрелить. А может, это было случайностью. Толпа рассыпалась. На траве остались резиновые ошметки противогазных масок и утерянный автомат.

А что же майор Штукин, сумел ли он использовать могучие возможности современной техники? Увы, танк, возглавляемый им, лишь уныло крутил своей железной башкой. Перед танком и позади него, под самыми гусеницами, устало корчились связанные старухи. Грозную машину облепили еще около десятка больных — словно мухи на подыхающем слоне… Штукин принципиально не вылезал наружу, хотя его жизни ничто не угрожало: автоматчиков рядом не было. Офицер, который сидел за рычагами, время от времени спрашивал:

— Что будем делать, товарищ майор?

— Ждать, — отвечал Штукин. Сейчас он думал об одном и том же: «Гавкнулась моя академия!»

Больше всего Автандилу хотелось забиться в укромный уголочек и пересчитать оставшиеся доллары. Бывшие депутаты, ставшие еще более алчными, все как один клянчили у него пост министра финансов, а он смеялся им в лицо и говорил, что назначит самого вороватого.

В самый пик неистовства приползла Малакина. Краешком уха она прослышала, что в полку новая власть и необыкновенные события происходят каждую минуту. Василиса Карахановна не поверила, но все равно решила посетить полковые земли. Кроме того, она давненько не была в центре внимания. Старушка постояла с часок у полковой решетки и, раскачиваясь как утка, вышла в центр стадиона. Но время ее безвозвратно уплыло. Никто не хотел ее слушать, а верный пес Шумовой облаял по-собачьи. И Малакина смешалась с толпой. Больше ее не видели.

А тут еще объявился Петя Пиросмани. Этот жгучий подонок задумал большую пакость. Его узнавали, но не били. Так прощают шалости юным революционерам, чтобы потом шлепнуть их в более зрелом возрасте. Петя двинул к Автандилу. Тот принял его, притворно позевывая, хотя боялся втайне! Ведь Пиросмани мог разболтать, что именно он, Великий Иерарх, подбил его поджечь больницу. Было дело…

— Давай еще чего-нибудь подожгу! — без долгой канители предложил веселый вредитель.

Автандил замахал руками:

— Ты что, дурачок! Не тот случай. У меня ж государство!

— Мое дело предложить, — заметил Пиросмани и нехорошо ухмыльнулся.

Он тут же улетучился, как капля с горячей кочерги. Спички он уже раздобыл — значит, все было замечательно. Петя даже составил маленький план, на котором полковой склад горючего значился под номером первым. Вторым номером шла казарма, где Иерарх устроил свою резиденцию, ну а под третьим номером было все остальное.

Петя пошел в парк, чтобы запалить складской бензин, но там невежливые зэки дали ему пинка и прогнали. Они уже вернулись в полк и продавали горючку сметливому Джеги, который пригнал для этой цели помятый бензовоз.

Но хладнокровный Пиросмани не стал плакать горючими слезами — временные неудачи давно закалили его. Сколько раз его лупили смертным боем, а ему хоть бы хны, отлеживался, отыскивал запасной коробок спичек и поджигал очередной народно-хозяйственный объект. Вот и сейчас он достал в кустиках припасенную бутылочку бензинчика и прошел в казарму, где расплескал содержимое по деревянному полу. Сухая древесина жадно впитала невкусную жидкость, и маньяк поторопился поднести огонь. Он любовался им до тех пор, пока языки пламени не потянулись к рукам, их породившим, потом созидатель огня воровато выскочил на улицу и, оглядываясь, засеменил к пролому в заборе. Там его ждала еще одна бутылочка.