Гигантскую промоину увидели издалека — значит, добрались до истока Ангары. Удивительно, но несмотря на лютый холод, здесь вода и впрямь не замерзала! И сама река текла свободно, лишь по ее берегам намерзли льдины. «Делегация» выбралась на сушу, устроила огромные жаркие костры по кругу и за ночь спалила в них весь окрестный лес. Немного отогревшись, караван двинулся вдоль берега.

Верст через семь-восемь стало видно: зима все-таки победила — Ангару сковал лед. По нему идти стало и легче, и веселей. Ангара оказалась довольно густо заселенной. Несколько раз на пути чернорусской «делегации» попадались становища. У местных было лишь два типа реакции: они либо убегали, либо сами пытались напасть на добычу. «Добыча» давала залп — и незадачливые грабители понимали, что правильнее было бежать. Так, за три дневных перехода, добрались до Иркутска. И там чуть снова не пришлось стрелять. Ибо в остроге более сотни странно выглядящих бойцов при пищалях несомненно приняли за угрозу.

Караван еще шел, когда с воротной башни пальнула пушка — предупреждала. Дурной велел задержаться, дождался парламентеров, как мог, объяснил, кто они такие. Парламентеры почесали репы и сказали: «Ща доложим». Потом приехали чины повыше, снова дивились. Большак перед ними уже селенгинскими грамотами тряс, но иркутские головы не знали, что решить.

— Ну, пустите погреться, Христа ради! — взвыл уже беглец из будущего. — Два месяца в тепле не бывали!

Наконец, ворота раскрылись, и караван въехал в Иркутск — уже более-менее настоящий городок. Хотя, здесь тоже сидел не воевода, а приказной. Сын боярский Петр Самойлов поднял «в ружье» всё местное служилое казачество. Пригласил Большака к себе, долго изучал бумаги, после расспрашивал. Вроде бы, поверил. Дурной убедил его также провести свой учет «даров» и составить опись и скаску. Теперь сверялись по описи Ловцова, так как оригинал ничего не стоил, ибо кто они такие — эти черноруссы!

Три дня делегаты Черной Руси отогревались, парились в банях, наедали, восполняя сожженные в пути калории, а потом Дурной начал собирать свой отряд в новую дорогу — уже на Енисей.

— Ты чего удумал⁈ — ужаснулся Самойлов. — Зимой, пешим ходом? Там, почитай, 1700 верст будя!

— Как 1700? — беглец из будущего запоздало понял, что привычно меряет Сибирь Транссибом, где от Иркутска до Красноярска было где-то с тысячу километров. Но ныне-то ему в Енисейский острог надо, да и реки прямо не ходят.

— Не дойдешь, — продолжал трясти бородой приказной Иркутска. — Уже февраль-лютень пришел. Вы-тко до ледоходу не поспеете. Посередь тайги осядете и вовсе никуда не дойдете. Да и сколько припасу брать потребно! Ты счел? Мыслишь, я тобе столько отсыплю? Али на золотишко царево прикупишь?

Вопрос был каверзный. Конечно, Петр Самойлов до конца странным гостям не верил. Богатство «даров» сносило ему крышу не меньше, чем Ловцову. Вот он и проверял: готовы ли «делегаты» потратить то, что якобы Государю везут? Если готовы, то, может, никакие это и не дары? Тогда можно и насчет остального покумекать… Дурной это понимал. Как понимал он и то, что без личных средств до Москвы не добраться. Только в этой стране любое личное имущество — понятие относительное. Повезешь с собой меха — скажут «обвод!». Про серебро и злато вообще думать опасно! Но чернорусский отряд подготовился. Почти у каждого воина с собой были русские деньги — до рубля. В основном, медью. Что-то накопил еще предприимчивый Ивашка, что-то прошлым летом выкупали у пришлых староверов. У надежных людей, типа Олёши, Аратана, Васьки Мотуса и других, имелись богатые вещи: кольца серебряные, сабли дорогие, шапки собольи. Вроде и вещь, но, в случае чего, может стать и ценным товаром. Была мысль сделать заначку, но Дурной побоялся. Прятать лучше всего на виду. А вот если спрятанное найдут — сразу в воры запишут.

В итоге договорились так: чернорусский отряд ждет в Иркутске ледохода и участвует в несении службы. За это приказной пообещал дать Большаку четыре дощаника (с условием оставить в Енисейске под возврат), до чистой воды можно сладить еще, если четырех не хватит.

На том и порешили.

Глава 53

Енисейский острог поразил неискушенную чернорусскую молодежь еще издали. Шесть дощаников, преодолев бессчетные ангарские версты, вырвались, наконец, на простор Енисея, и «делегация» уже издали заметила цель своего путешествия. Сама крепость не так, чтобы велика (Енисейску уже давно не грозили серьезные осады, не то, что его младшему брату Красноярску), зато предполье — внушительное! Огромная пристань с кучей мостков, десятками пришвартованных лодок и кораблей. Даже какие-то сараи на воде стоят — неужели в них корабли прячут?

И вот именно в Енисейске за чернорусскую делегацию взялись крепко. Хотя, у Дурнова имелась уже пачка бумаг разной степени весомости. Здесь за всем следил воевода, царь и бог в енисейской тайге. Тем более, такой. Беглец из прошлого навел справки у иркутян заранее: Михаил Васильевич Приклонский был суров. Не особо знатный, но все-таки потомственный дворянин, он делал карьеру то в столице, то на периферии. Приклонского больше использовали, как военного воеводу, хотя, управлением тот тоже занимался. Как раз на таком посту — воеводы Миргорода — он попал во вражеский плен. Причем, пленили его «свои» — восставшие черкасские казаки; а потом отдали ценного пленника татарам. Понятное дело, такая строчка в биографии только прибавила его характеру мрачности и суровости. В Енисейске, по словам иркутских казаков, Михайло Василич вел разгульный образ жизни: пил, блудил. А еще изредка любил почудить… чтобы это не значило.

В остроге, после первого же знакомства, воевода повелел всю рухлядь из дощаников выгружать и сносить на воеводский двор. Понятно, для чего. Черноруссы встали стеной — и вот тут едва не полилась кровь. Потому что служилые боялись вернуться к Приклонскому и сообщить ему, что приказ не выполнен. Дурной стоял между двумя ватагами и еле-еле уговорил енисейцев подождать — пошел сам, один, к воеводе, добился встречи, и долгими речами пытался убедить его не запускать лапу в дары государю. Михайло Василич только что не смеялся в ответ.

— Где у тебя повеление? От Государя, инда хочь от дьяка думного. Где?

Он поверил в существование Ручи Черной (трудно, не поверить, когда такие доказательства). Но в голове воеводы просто не укладывалось, что подобные решения могут какие-то людишки принимать своей волей, по своему желанию. Прожженный российский чиновник отказывался верить в то, что целое сообщество, жившее тайно, вдруг само решило отдаться