— Он так и сказал? Тогда он будет рад меня видеть, Иоанна.

— Рад? С чего бы ему радоваться?

— Потому что я знаю, где Моцарт.

— Вы, госпожа?! Вы это знаете?!

— Да.

— Но откуда именно вы можете об этом знать? Это никому не известно, никому во всей Праге.

— Пойдем, Иоанна, я скажу синьору Джакомо, где Моцарт. Это его успокоит. А затем я отправлюсь за маэстро.

— А он придет?

— Мне кажется, что я знаю, где он, Иоанна. Но я не могу сказать, придет ли он. А теперь пойдем. Нужно пролить свет на эту темную историю!

Анна Мария поспешно набросила на плечи накидку, и они с Иоанной отправились в путь. Навстречу им шли люди, которые говорили об опере и о сбежавшем маэстро. Некоторые из них направлялись на поиски Моцарта, намереваясь обойти все гостиницы города. Вдруг Анна Мария почувствовала невероятное спокойствие. Город, который она обычно видела только с холма, показался ей почти что праздничным, словно предстоящее событие наполнило радостью и светом все вокруг. Из окон выглядывали люди, а на широких площадях играли музыканты, воспевая завтрашний вечер. Вечер, когда состоится премьера. Вокруг театра по-прежнему толпились люди. Актрисам посылали букеты цветов, чтобы хоть как-то успокоить их и настроить на нужный лад.

А во дворце было темно. Как только Анна Мария с Иоанной вошли в вестибюль, появился Паоло и сказал, что синьор Джакомо просил его не беспокоить. Анна Мария объяснила в двух словах, почему ей обязательно нужно поговорить с Казановой. Не дождавшись от Паоло ответа, графиня направилась в зал.

Во дворце стояла гробовая тишина. Синьор Джакомо неподвижно сидел в темноте. Когда Анна Мария заметила его темный силуэт, ей на мгновение показалось, что перед ней ее отец. Графиня вздрогнула, а потом медленно подошла к Казанове.

Услышав ее шаги, он обернулся. Казанова узнал ее, поднялся и не спеша пошел навстречу. Несмотря на темноту, Анна Мария заметила, что он очень устал. И снова ей показалось, что перед ней стоит пожилой, обессилевший человек, старый граф Пахта.

— Ах, дитя мое, как хорошо, что вы пришли!

Анна Мария снова вздрогнула, услышав его слова.

Чтобы избавиться от странных мыслей, она окликнула Иоанну и попросила зажечь огонь. Затем указала на стул, где сидел Казанова.

— Садитесь, садитесь, синьор Джакомо. Вы, должно быть, очень устали. Пусть Паоло принесет нам шампанского. Иоанна рассказала мне, что случилось и что угнетает всех вас. Выпейте шампанского. Поднимите этот бокал за маэстро и за меня. Я пойду и приведу его.

Казанова взглянул на графиню. Казалось, ничто больше не сможет удивить его.

— Вы знаете, где он, Анна Мария?

— Я точно знаю, где он, синьор Джакомо.

— А, я понимаю. Мне следовало бы догадаться, что вы знаете. Как же мне самому не пришло в голову спросить вас об этом?

— Вы же не можете всего предусмотреть, синьор Джакомо. Кроме того, я всегда рядом, чтобы помочь вам, когда это необходимо.

— Благодарю вас, Анна Мария. Я очень беспокоился. Репетиция прошла блестяще. Эта опера — настоящий шедевр Моцарта, вне всяких сомнений, а постановка — само совершенство. И зачем ему понадобилось убегать, едва стихли последние звуки? Что с ним происходит? 1 Вы можете объяснить мне хотя бы это?

— У меня есть догадки по этому поводу, синьор Джакомо, однако мне не хотелось бы пока говорить об этом.

— Это как-то связано с увертюрой? Почему он до сих пор не написал ее, черт побери? Не может быть, чтобы он не мог написать увертюру. Этого просто не может быть! Что-то не дает ему завершить оперу.

— Я ухожу, синьор Джакомо. Может быть, мне удастся выяснить и это.

Анна Мария коснулась губами его лба, затем отвернулась и быстро вышла из зала; Она чувствовала, что просто обязана помочь этому человеку. «Дорогой отец, я делаю это для вас. Без моей помощи у вас не получится то, что вы задумали. Дорогой отец, вы не вспомнили обо мне, а теперь, оказывается, я единственный человек, который может помочь вам».

Анна Мария набросила накидку Иоанны и поспешила из дворца. Теперь зеваки переместились сюда и стояли у входа. Графиня пробралась сквозь толпу и направилась вниз по дороге, ведущей к Влтаве. Великий Моцарт и близкий ей человек — это исчезновение было связано с их игрой. Иногда Моцарту надоедало быть известным композитором, находиться в центре внимания. Ему хотелось стать простым, обыкновенным музыкантом, который мог бы свободно распоряжаться своим временем. Моцарт садился в укромном уголке и смотрел в окно. Порой он царапал что-то на листе бумаги, пару скудных нот. В такие минуты за ним нельзя было наблюдать, нельзя было говорить о музыке. Он раскладывал пасьянс, делал наброски, играл на бильярде, пил вино.

Подойдя к трактиру, Анна Мария заглянула в окно. Да, как она и ожидала, Моцарт сидел там. В гордом одиночестве. Именно так она себе это и представляла. Теперь нужно было очень осторожно попытаться вытащить его из этого убежища.

Графиня вошла в трактир. Маэстро поднял глаза, словно ждал кого-то. Она подошла к его столику, сняла накидку и присела.

— Наконец-то вы пришли, Анна Мария.

— Да, наконец-то. Меня целый день не выпускали из монастыря.

— Вам позволят завтра прийти на премьеру?

— Нет, не позволят. Настоятельница строго-настрого запретила выходить из обители завтра вечером.

— Жаль, очень жаль. Я спрятал в опере сюрприз, специально для вас.

— Сюрприз? Для меня?

— Воспоминания о наших уединенных встречах, что-то съедобное, вкусное.

— Неужели вы имеете в виду.

— Да, ветчину, а как же иначе? В первом акте дон Джованни заказывает для гостей ветчину. Больше всего мне хотелось, конечно, чтобы это был редис. Но тогда синьор Джакомо принял бы меня за идиота.

Они рассмеялись и на мгновение наклонились друг к другу.

— Как прошла репетиция? Она вам понравилась?

— Превосходно. Великолепный оркестр и отличные актеры. Дважды не сыщешь такого состава.

— Говорят, вы скрываете от них увертюру.

— Неужели говорят? Что ж, это правда.

— А что с увертюрой? Зачем вы заставляете ждать такой замечательный оркестр?

— Увертюра здесь, смотрите. Вот это и есть увертюра.

Из бокового кармана сюртука Моцарт достал три маленьких листочка. Графиня заметила всего лишь пару нот. Небольшие зарисовки.

— Но здесь же не больше пары тактов!

— Не больше и не меньше. Ровно столько, сколько мне нужно, чтобы написать увертюру.

— Значит, она еще не написана?

— Самое главное я уже написал. Все это перед вашими глазами. Теперь нужно всего лишь немного усердия. Три, может быть, четыре часа — и увертюра готова.