– Уф-ф! Прямо реинкарнация в мире богов!

– А кто говорил, что будет плохо?

Фыркая, как тюлень, Соня поднялась из бассейна и бухнулась на пластмассовый шезлонг.

– Ну и денек! Удивительно, что я вообще еще живая… Мерси. – Она приняла у официанта коктейль, с наслаждением глотнула. – Ну, Акрополь я еще понимаю, приобщение, так сказать, к истокам цивилизации, хотя, между нами, можно было бы дождаться денька попрохладнее, не в сорок же градусов. Но вот троллейбус на обратном пути!.. Скажи на милость, зачем было тащиться через полгорода в этой душегубке?

– Во-первых, никто тебя не неволил, могла бы спокойно заказать себе хоть «кадиллак» с кондиционером. Во-вторых, когда еще мы сподобимся побывать в сауне на колесиках. В-третьих, зато теперь как хорошо, сама же говоришь. А в-четвертых… в-четвертых, Соня, когда я увидела здесь, на афинских улицах, наши родные русские троллейбусы… Понимаешь, я сначала глазам своим не поверила, а потом… Помнишь у Окуджавы?..

– У кого? А, московский шансонье, я как-то брала у него интервью, и он сказал…

Таня не слушала подругу. Глядя куда-то далеко-далеко, она вполголоса запела:

Когда мне невмочь пересилить беду,

Когда подступает отчаянье,

Я в синий троллейбус сажусь на ходу,

В последний, в случайный…

Проходившая рядом молодая женщина с перекинутым через плечо махровым гостиничным полотенцем остановилась как вкопанная. На ее лице, бледном, утомленном, с черными кругами под глазами, отразилась сложная борьба чувств. Наконец, она чуть заметно качнула головой, беззвучно, одними губами проговорила: «Mais non…»[30]Но тут к ней резко обернулась Таня Дарлинг, затылком поймавшая ее взгляд.

– Лиз! – Элизабет кивнула робко, затравленно, как пойманный с поличным магазинный воришка. – Боже, вот уж кого не ожидала здесь встретить! Ну иди же сюда… – Таня устремилась к Лиз. Они обменялись дружескими, на французский манер, поцелуями в обе щеки. – Соня, знакомься, это Лиз, моя французская подруга еще по Москве.

– Миллер, – без излишнего дружелюбия представилась Соня.

Двухнедельный европейский тур с любимой подругой планировался давным-давно, и никакая Лиз в эти планы не входила. Оставалось надеяться, что знакомство это относится к разряду светских, и контакт ограничится получасовым трепом за коктейлями, максимум – дружеским ужином в таверне.

– Мы заказали по «маргарите», присоединишься? – Лиз кивнула, и Таня просигналила официанту. – Как ты, рассказывай, мы не виделись целую вечность. Поступила, куда хотела?

– Да…

– Лиз готовилась в Академию художеств в Ленинграде, – пояснила Таня Соне Миллер. – Нравится учиться?

– Да… А ты как? Ты так скоропалительно тогда исчезла. Возвращаюсь в Москву, а мне сообщают: вышла замуж за англичанина и улетела в Лондон… – Говорила Лиз быстро, взволнованно, взгляд бегал по сторонам, не останавливаясь на Танином лице. – Кто твой муж, чем занимается?

– Червей разводит.

Соня Миллер кашлянула и спряталась лицом в салфетку. Лиз удивленно хлопнула ресницами.

– Как это – червей? Для рыбалки?

– Лиз, он помер в прошлом году.

– Извини, я не могла знать… Мои соболезнования.

– Лиз, это было лучшее, что этот урод сделал для меня… Впрочем, нет, он мне оставил свою фамилию. Так что теперь я почтенная вдова, миссис Дарлинг.

– Миссис как?

– Дарлинг. Тебе разрешается называть меня по фамилии.

Лиз рассмеялась, несколько истерически, долго не могла остановиться. На остро выпирающих скулах проступили неровные пятна, стало особенно заметно, как подурнела Лиз за те три года, что Таня не видела ее. Гибкая девичья стройность перешла в болезненную, палочную худобу; нежная кожа загрубела, особенно на суставах и у висков, и даже легкомысленный морковный оттенок крашеных волос не молодил, а лишь подчеркивал преждевременную усталость лица, как бывает у стареющих травести.

– Трудно живется в Союзе? – спросила Таня.

– Кому как. Мне ничего, – ответила Лиз чуть резковато, словно огрызнулась.

Таня щелкнула пальцами.

– Повторить!.. Может, окунемся?

Она показала на бассейн, призывно переливающийся прозрачной голубизной.

– Неохота…

Это было странно. Зачем же тогда Лиз поднялась сюда, да еще с полотенцем и пляжной сумкой?

– Сюда на каникулы приехали? – любезно осведомилась Соня, почувствовав повисшее в воздухе необъяснимое напряжение.

– Ну… да, в общем…

– В первый раз в Греции?

– Нет, уже была…

– Замечательно. Тогда мы рассчитываем на ваш совет. Мы прилетели только вчера, и нам обеим совсем не улыбается в такую жару торчать здесь, в пыльных Афинах. Таня хотела прокатиться по разным историческим достопримечательностям, ну там, Фермопилы, Коринф, все прочее, но, кажется, мне удалось убедить ее просто побездельничать на хорошем пляже, где, знаете, тенек, бриз, чтобы совсем не ощущать жары. Мне рекомендовали несколько приличных отелей на Эгейском побережье и порядка дюжины островов. Может, присоветуете, на чем остановить наш выбор.

– Лиз, выручай, – вставила Таня. – А то она завалила весь номер рекламными проспектами, туроператоры названивают с утра до ночи. Мисс Миллер, как и всякой деве, широкий выбор противопоказан… Соня, не делай страшное лицо, про деву я в сугубо астрологическом смысле.

– Ну, я не настолько хорошо разбираюсь… – Лиз начала тускло, а заканчивать фразу вообще не стала.

Над столиком повисла тишина.

– Вот что, девочки. Не знаю, как вы, а я проголодалась. Почистим перышки и через полчаса встречаемся в ресторане на втором этаже, – распорядилась Таня.

– …А потом он входил в комнату совершенно голый, с ног до головы перемазанный краской и начинал кувыркаться по простыням. Простыни высушивали феном, он в уголке расписывался фломастером – и все, произведение искусства готово, зрители становятся покупателями… Фасоли больше никто не будет? – Лиз рассмеялась звонким колокольчиком и опорожнила серебряный судок с остатками зеленой фасоли себе в тарелку. – Слушайте, у них все порции такие маленькие или только утка? Давайте хотя бы закажем еще сыру и десерт, и непременно еще вина. Бордо здесь неплохое, вы не находите?

– С вашего позволения, не буду ни сыра, ни десерта, ни вина, уже некуда. – Соня Миллер сыто откинулась в кресле и закурила.

Лиз разлила остатки вина себе и Тане.

– Ой, как хорошо, хочется петь, хочется жить… Знаете, Ленинград, Петербург – это магический, колдовской город, но магия его – это магия вампира. Я неизлечимо больна Петербургом. Он привораживает, будто впрыскивает в тебя какой-то свой наркотический яд, а потом высасывает из тебя силы, жизнь выпивает… – Лиз жадными глотками осушила бокал.