Вокруг стояли соседи, и у многих я заметил на глазах слёзы. Я, ошеломлённый случившимся, ходил по дому и раздумывал, как мог произойти пожар и что теперь делать. Приехавшая возлюбленная, увидев сгоревший лес, попыталась утешать меня, но я видел, что интерес её ко мне заметно ослаб, и она даже решила не оставаться на ночь, что раньше для неё было делом чести.

Позвонил Алекс и осведомился, всё ли у меня в порядке. О пожаре он уже знал. Мне он посоветовал продать дом и уехать.

– Кто же купит у меня дом на горелом участке? – спросил я его. – Мне сначала нужно всё привести в порядок.

– Я куплю, – ответил Алекс.

– Ты? – воскликнул я в удивлении.

– Ну, не я, а компания купит на моё имя. Нам нужно закончить эксперименты.

– Какие эксперименты, когда всё сгорело?

– Пусть тебя это не волнует. Мы заплатим тебе значительно выше рыночной цены.

«Ну и прекрасно, – обрадовался я. – Теперь я могу купить поместье в несколько гектаров – в лесу, чтобы рядом со мной не было ни одного соседа с косилкой».

Я уже давно подумывал об этом, но всё никак не мог привыкнуть к наличию у меня больших денег и не мог решиться разом истратить огромную сумму.

Грохот разнообразных косилок снова пронзал мой обнажённый дом со всех сторон. Я вспомнил, что у меня есть мешочек с шишками от моих елей, которые я смогу посадить в своём будущем заповеднике.

Это наполнило меня ещё большей радостью и облегчением. Действительно, всё шло к лучшему, даже пожар пошёл мне на пользу. Жить в настоящем лесу было моей мечтой с детства, стоило мне подметить, что когда ты осенью окружён лесом, то деревья, обнажаясь, открывают лишь новые деревья, стоящие за ними. В городе же обнажившиеся деревья открывают дома и строения, которые летом прячутся за листьями. Другими словами, зимой город становится ещё более городским, а лес – ещё более лесным.

На следующий день приехал Алекс с подготовленной купчей на мой дом. Орхидея в петлице его пиджака теперь меня уже раздражала. Однако цена, которая была проставлена в бумагах, оказалась настолько щедрой, что я сразу их подписал.

Алекс доверительно сообщил мне, что ели начали выходить из-под контроля и их пришлось усмирить.

– Так это вы?! – воскликнул я в удивлении.

– Везде мы, – твёрдо и многозначительно произнёс Алекс.

Выждав паузу, пока я переварю эту информацию, Алекс добавил:

– Трава, которая растёт у твоих соседей как сумасшедшая, – это тоже мы.

– А зачем вам всё это? – только и смог я произнести от удивления.

– Я же говорил тебе, что мы занимаемся сексопатологией растений, – объяснил Алекс и, не прощаясь, вышел из дома, бодро шагая по сгоревшей чаще.

Ольге Воздвиженской

Впервые опубликовано в General Erotic. 2003. № 99.

Жила-была Марья – губа не дура. Большая. А малая у неё тоже хитро болталась сладким вареником.

Неподалёку жил-был Иван, совсем не дурак, а красивый мужик. Его большой член был у всех на устах.

Научился он ебле ещё в первом классе, со своей преподавательницей, которая всем ученикам давала. Потому все её звали «преподавалка». А потом бегал Ванька к старому пруду, где русалка жила, вытаскивал её за хвост на берег и в рот ебал, потому как больше некуда.

Шла однажды Марья по мосткам, а Иван подъехал вплотную на «мерсе», представился и сразу залез к ней под юбку, стал за любовь хватать. Чем дальше в лес, тем больше лез. Тут же и произошёл торжественный съём трусов, ибо открылся Марьин поистине величественный зад. И вообще, трусы ей были не к лицу. Вскоре влюблённые лежали кучкой. Изучает Иван Марью методом тыка, а народ проходит мимо и из зависти сам внутри себя ебётся и кончает себе в мозги.

Разомкнулись наконец наши въеблённые, одежку оправили, пожали друг другу руки и разошлись восвояси. Так они стали случаться каждый божий день, ёлки-палки, и на Новый год подарил Иван Марье вместо ёлки – палки. Целых восемь за ночь.

Ну, а Марья только рада и выкрикивает: «Ох и хорошо же моей ощущалочке!»

Быть женской натурой – значит платить натурой, и Марья по-дружески целовала Иванов хуй.

Когда у Марьи начинались месячные, Иван всё смеялся: «Эх, дырявые вы, бабы!» – и сразу всовывал свою затычку, приговаривая: «Нельзя вас пускать на самотёк».

И так Иван Марью полюбил, что когда других баб обрабатывал, то ебал их без всякого на то удовольствия, а лишь из сожаления – ведь умоляли, стоя на коленях, держа его хуй за зубами.

Иван часто в столицу на заработки сбегал, и оставалась Марья одна, наедине с порнографией. А для отдыха от картинок она эротику читала – серию «Улица Красных Фонарей». Время от времени выбегала Марья из дома, шлялась по улицам, искала, где же они, фонари-то. У них в городке не то что красных, а вообще фонарей только два было, да и то разбитые. Бляди на тёмных углах стояли, карманными фонариками себе на пизду светили и на красавицу Марью косились, как на конкурентку. Да только Марье не до того было. Не выдержала Марья тоски-разлуки, подалась в столицу Ивана разыскивать. Пришла в трактир у вокзала, спрашивает, где Иван. Говорит ей половой, половой член пряча из скромности, что все Иваны ушли на улицу Красных Фонарей, одни Васьки остались.

– Где же эта улица такая, уж будьте добреньки, покажите, – обрадовалась Марья.

Половой (Васькой звали) сразу васькаться с ней стал, вызвался проводить. Так он, пока шёл, Марье палец в жопу вставил, сказал, что так направлять её легче будет к нужной краснофонарной улице. Марья бежит вприпрыжку, и вдруг красный жар на неё набросился из-за угла – глядь, а там улица, все фонари на ней красные, и толпа мужиков бегает от одного дома к другому, а все мужики тоже красные то ли от фонарей, то ли от похоти. Васька привёл Марью к нужному дому и в толпе растворился без всякого осадка, а мужики, как увидели Марью, так обступили со всех сторон и деньги предлагать стали, чтоб она юбку задрала. А один кричит, давай её под трамвай пустим. Марья испугалась, у них в городе трамваев не было, бросилась в парадный подъезд, ворвалась, а там гостиная, а в ней офицеры и гражданские сидят на диванах, а на коленях у них полуголые девицы ёрзают. Марье они показались дамами, со скоростью полусвета исполняющими танец пустого живота.

Тут подходит к Марье баба сильно постарше, в кудельках, видно начальница местная, и спрашивает так по-матерински:

– Ты, красавица, заблудилась, что ли? Как тебя зовут?

Марья книксен сделала, чуть не упала с непривычки и отвечает:

– Марьей меня звать, да я мужиков испугалась, окружили меня, деньги предлагать стали, чтоб юбку подняла, щиколотки показать. А один под трамвай меня бросить хотел.

– Аа… щиколотки, говоришь, трамвай… – понимающе протянула хозяйка, с удовольствием оглядывая Марью. – Иди сюда, отдохнёшь чуток, – предложила добрая женщина.