Женщин и детей – подальше! Чтобы не было соблазна попытаться освободить их. Но изредка позволяться увидеться, чтобы мужчины знали – их родичи живы и что их жизни напрямую зависят от усердия подневольных рудокопов.

Гномы дружны с камнем – в темницы их не заточить. Любят гномы и землю – родственная им стихия. Металл уважают, но металл куда как более крепок. Значит – железные клетки. Клетушки. На одного или двух заключенных. Если кто и сбежит из одной, то уйдет не больше двух или трех гномов, а то потеря невеликая. А может, и не осмелятся бежать, зная, что за их побег других ждет суровая кара. Добавить немного магии и хорошую охрану – и дело сделано. К тому же бегуны из коротышек аховые. Совсем плохие из них беглецы, в лесах и болотах теряются, если куда и побегут – то на восток, к далекой Пограничной Стене. Хорошим верховым следопытам ничего не стоит их догнать и приволочь обратно.

Ладно… к черту размышления… тут беда со временем. Почти два столетия миновало с тех пор, как «погиб» весь род Медерубов. Когда был вырублен последний гранитный блок? Рабы нужны лишь до тех пор, пока для них есть работа. А затем от них проще избавиться.

– Дружище, – я тщательно прятал сочувственные нотки в голосе, когда обращался к едва ли не трясущемуся Тиксе. – Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Хорошо?

– Хорошо. Что сделать, друг Корне?

– Я хочу знать, когда примерно были нанесены последние удары по этим гранитным стенам, – четко произнес я. – Если есть другие знаки или послания, то хочу знать и о них тоже. Осматривай каждую каверну в стене, каждую трещину, поднимай каждый обломок. Туорий тебе поможет, заодно будет поглядывать по сторонам.

– Слушаюсь, господин!

– Вперед меня не заходить, – отдавая приказ, я смотрел на Туория, и тот понятливо кивнул. Тикса в таком возбуждении, что запросто забудет о любом предостережении. – Тикса. Тикса!

Коротышка услышал меня лишь со второго раза – его глаза безостановочно шарили по окружающему нас камню, он буквально рвался продолжить поиски.

– Тикса, – повторил я. – Не спеши. Не шуми. Может быть, только может быть, они все еще живы – если не все, то часть из рода Медерубов. Мы не знаем, рубят ли все еще гранит. Но все может быть. Поэтому, ради вашего Отца – не шуми слишком сильно!

– Я понял, друг Корис! Все понял!

– Хорошо. Начинай искать.

Гном метнулся в сторону, за ним мягко побежал Туорий. А я пошел дальше по песчаной дороге, наступая на отчетливо различимые следы нежити и шурдов. Мы наседали им на пятки. Шли той же дорогой, ведущей незнамо куда.

– Литас, сколько нам до этих тварей?

– Следы свежие, господин. Они еле плетутся – кажись, шурды перетрусили вконец, потому пауки и паучиха их подгоняют, силком вперед идти заставляют. И не просто толкают – бьют смертным боем! В нескольких местах кровь свежая.

– Вот как, – хмыкнул я, попытавшись передернуть плечами, но доспехи не позволили такого жеста.

Нежить давно перестала быть послушными куклами в руках недавних королей шурдов. Пришел новый властелин! Тарис Некромант! Древнее и могучее зло. Он не позволит, чтобы его игрушками играли другие детишки. Нежить подконтрольна его воле, и безжалостно подгоняет острыми клыками и когтями недавних хозяев.

Что ж, возможно, это заставит проклятых шурдов призадуматься над превратностями судьбы.

Десятилетиями они гнусаво молили провозглашенного бога Тариса восстать из гробницы и возглавить их орды, направить их к господству и процветанию. И вот их мольбы сбылись… Тарис восстал из вод мертвого озера. И воссел на шурдский престол.

Ну как, ублюдки? Счастливы теперь? Что за слезы текут по вашим уродливым лицам – счастья или отчаяния? Что за звуки слетают с ваших искореженных, вывернутых губ – ликующие песнопения или жалобное хныканье? Вы двигаетесь уверенными шагами победителей или трусливо едва-едва плететесь, подгоняемые ударами вонючих мертвяков? Ваши мечты сбылись, шурды! Вкусите их плоды!

Шагая вперед, я неожиданно поймал себя на мысли, что меня потряхивает… не от страха, нет. И не от нетерпения догнать вонючих тварей, дабы пережать их верещащие глотки подошвой сапога. Нет… меня… меня просто потряхивает… я испытываю странные ощущения, приятные и отвратительные одновременно, но ясно это становится только лишь, если внимательно прислушаться к себе, потому как все едва-едва различимо, на самых задворках чувств…

Такое впечатление, будто я всей кожей ощущаю присутствие чего-то… величественного… знакомого… волнующего… обещающего…

Но вокруг меня лишь мрачные гранитные скалы, покрытые трещинами, буграми, следами зубил и кирок. Вокруг меня ничего такого, что могло бы вызывать подобные чувства.

– Господин? – с легкой тревогой окликнул меня рокочущий голос Рикара.

– Да, – ответил я, очнувшись от раздумий и поняв, что сошел с дороги и застыл перед холодной гранитной скалой, приложив к ней ладонь в доспешной перчатке. Я с силой сомкнул пальцы, наблюдая, как на камне появляются царапины от скрежещущего железа. Постоял еще миг, обернулся и глухо велел:

– Смотрите в оба. Это не просто скалы.

– А что же это?

– Не знаю. Я не знаю. Но для вас здесь может быть очень опасно…

– Для «нас»? – подчеркнул удивленно Литас.

– Для вас, – подтвердил я, медленно осматривая расщелину, коей мы следовали, но не замечая ничего нового. – Литас, ты все еще веришь, что я остался простым человеком после всего, что случилось со мной и моей душой?

– Вы все еще наш господин, – спокойно отозвался охотник, взглянув на меня в упор. – И останетесь им. Большего знать и не требуется. Мы будем осторожны, господин Корне.

– Здесь оченно плохо! – возглас подбежавшего гнома избавил меня от неловких слов благодарности за столь великое проявление преданности.

– Почему?

– Не знать! Но чем дальше – тем хуже! Холоднее, страшнее, треска камня больше – плачет камень, страдает.

– От чего?

– Не знаю, друг Корне! Но что-то очень плохое! Зло! Зло!

– Где зло? Наверху? В земле?

– В камне зло! – выпалил Тикса и удивленно заморгал глазами, видимо, сам не ожидая, что когда-нибудь сможет произнести такие кощунственные слова про столь добрый для всего Подгорного народа камень.

– Верно, – медленно произнес я, понимая, что мои все усиливающиеся ощущения напрямую связаны с окружающим нас гранитом. – Кажется, они вырубали язв…. вырезали червоточины… извлекали осколки… выковыривали кусочки яблок из праздничного бедняцкого пирога.

– Господин?

– Представьте, что это на самом деле очень большой яблочный пирог, – я широко развел руками, не переставая при этом двигаться вперед и смотреть туда же, вглубь сумрачной расщелины, – Но не пирог богатеев, а испеченный в семье бедняка, где на весь пирог потрачено лишь одно яблоко. Лепешка серого, едва подслащенного теста и очень редкие, но очень вкусные кусочки печеного яблока. А те, кто вырубает гранитные блоки, они как мальчишки-сладкоежки, что прямо пальцами жадно выбирают самую вкуснятину и, обжигаясь, пихают ее в рот, утирая губы грязными рукавами… и каждый кусочек яблока обильно пропитан… чем-то страшным…