– Что отдадите? – спросила она.

– Один мой знакомый режиссер ищет замену партии сопрано. Нужна молодая девушка невысокого роста, лучше дебютантка, чтобы новое лицо…

Анна затаила дыхание.

– А какую партию исполнять?

– Эвридики из «Орфея в аду».

Эту партию Анна как раз выучила. Такое счастливое совпадение!

– Но вам уже не нужно, – сказала Вельцева, касаясь ее руки на прощание. – Была рада повидаться, дорогая…

– Постойте… – Анна поймала ее руку и прижала к сердцу. – Вы… Вы можете сделать мне прослушивание? У вашего режиссера… Прошу вашей протекции…

Мадемуазель Вельцева не скрывала удивления.

– Но вы ждете предложения…

Анна топнула ножкой в новеньком ботиночке.

– Все пустое… Прошу вас… Исполните мою мечту… – говорила она, переходя на приказной тон, каким обычно разговаривала с матерью.

Уговоры подействовали. Мадемуазель сказала, где будет ждать ее завтра. Чтобы лично представить режиссеру. Она уверена, что голос Анны подойдет.

– Ох, я совсем забыла, – сказала Анна, закусив губку. – Есть одно обстоятельство…

– Что за обстоятельство, дорогая?

– Я обещала, что, если получу приглашение из театра, сообщу чиновнику сыскной полиции… Чтобы он меня провожал…

Мадемуазель засмеялась, прикрыв рот рукой в перчатке.

– Сыскная полиция? Вообразите: вы приходите в театр под конвоем полиции. Что о вас подумают?

Только вообразив, Анна поняла, как глупо это выглядит. Значит, придется утаить от матери, что идет в театр. Она точно не отстанет со своими нравоучениями. Пропадет партия, а с ней мечта о сцене.

– Тем более что это не приглашение театра, а моя личная протекция, – сказала Вельцева. – Но решать вам…

– Я согласна! – Анна пожала мадемуазель руку с большим чувством. Чувством, какое испытывают домашние барышни, решившиеся на отчаянный поступок.

Они условились, где встретятся завтра, и разошлись. Анна заметила, что мадемуазель никогда не целовалась на прощание. Думая только о завтрашнем дне, она отправилась на прогулку. Счастливые мысли так ее разгорячили, что Анна дошла до набережной Невы, чтобы остудить лицо ветром. А то маменька, чего доброго, пронюхает о ее самовольстве. Материнское сердце все чует. Нет от него никакого спасения самостоятельной барышне. Будущей звезде сцены.

Был выбор. Ванзаров мог дотянуться до стрелка, но тот мог успеть сделать выстрел. Если сумел пройти так далеко, наверняка обучен доводить дело до конца. Или другой путь. Когда первая пуля войдет, останутся силы, чтоб повалить и удержать убийцу. Если только не начнет палить. Тело Ванзарова крепкое, но больше трех пуль не осилит. В крайнем случае он примет на себя весь барабан. Сделает что сможет.

На размышления у Ванзарова была доля секунды. Меньше доли. Сделав большой шаг, он прыгнул, роняя Кавальери на пол под себя. И закрывая собой. Он накрепко прижал к себе легкое тело, чтобы она не ударилась затылком, а сила удара пришлась ему в лоб и колени. Ванзаров даже не понял, что врезался в паркет зрительного зала. Он держал ее. На него спокойно и безучастно смотрели ее глаза. Они были так близко. Кажется, Кавальери не успела понять, где очутилась. Он услышал, как стукнуло ее сердце. И не выпустил из объятий.

Его спина был беззащитна. Целиком закрывая Кавальери, он ждал первого удара пули, чтобы в краткий миг, когда будет взводиться боек, броситься и завалить. Тело его изготовилось принять кусок свинца, мышцы напряглись, он задержал дыхание. Каждой клеточкой тело ощущало, как медленно текут секунды. Как долго… Как безнадежно…

– Прощай, моя любовь! – крикнул отчаянный голос.

Ванзаров не понял, что кричит по-итальянски убийца.

Раздался тихий хлопок.

Первый патрон.

Он ничего не почувствовал. Или нервы раскалены, или мышцы пока отгоняют боль. Уже не важно. Ванзаров разжал захват. Кавальери мягко шлепнулась. Она была цела. И это главное.

Одним движением Ванзаров в нижней позиции метнулся туда, где стояла фигура в черном пальто. Он видел, как человек не может справиться с бойком, наставив дуло на себя. Так обученные убийцы не поступают. Может, в Италии так принято… Не меняя позиции, Ванзаров схватил стрелка за лодыжки и дернул на себя. Для классической борьбы прием запрещенный. Но тут не цирк с борцовским турниром, дело о жизни и смерти. Снизу он видел, как полетел спиной назад убийца, откинув руку с револьвером. Раздался грохот стульев, которые он задел при падении. Вторым движением Ванзаров прыгнул на лежащего. Под ним охнуло и хрустнуло. Но этого было мало. Пальцы еще цеплялись за револьвер. Ванзаров без замаха нанес удар. Кулак пушечным ядром вошел в челюсть. Удар был страшный. Как страшен был и сам Ванзаров в холодном гневе.

Пристав листал паспорт итальянского подданного и диву давался: чего мальчишку понесло через пол-Европы в Петербург? Ответа Левицкий не знал, как не знал итальянского. Он так обрадовался, что тело в «Аквариуме» было не мертвым, а лишившимся чувств, что прочее ушло на второй план.

Юноше крепко досталось: сломано два ребра, выбито три нижних зуба. Участковый доктор еле привел его в чувство, изведя полпузырька нашатыря, вставил выбитую челюсть на место, заклеил царапину у подмышки, где прошла пуля, и так туго закрутил бинты на груди, что итальянец еле мог дышать. Раненый сидел на стуле посреди зрительного зала. Над ним возвышался Ванзаров, крутя на пальце крохотный револьвер. Пять патронов и одна гильза перекочевали в его карман.

Пристав только представил, как эта груда мышц налетела на щуплого мальчишку, и искренне пожалел итальянца. Можно сказать, тот легко отделался. Ванзаров мог прихлопнуть его, как муху.

Переворачивая страницы, на которых красовались штампы пограничного контроля, Левицкий тихонько посматривал на Кавальери. Звезда, как простая смертная, сидела на венском стуле, тихая и покорная.

– Мадемуазель Кавальери, требуется ваша помощь. Здесь никто не знает итальянского, надо допросить преступника, – сказал Ванзаров ровным тоном.

– Я помогу, – с покорностью, поразившей пристава, ответила она.

– Синьор Капелло, кто поручил вам убить синьору Кавальери?

Фабио опустил повинную голову.

– Мне нечего сказать, господин полицейский, – ответил он в переводе Кавальери.

Ванзаров сунул револьвер к патронам.

– Очень хорошо, переводите, синьора Кавальери… По законам Российской империи, а законы у нас жестокие, преступник, пойманный полицией, может быть повешен на месте преступления… Вы отказываетесь отвечать на вопросы. Значит, подписали себе смертный приговор… Господин полковник, – обратился он к Левицкому, – подготовьте во дворе виселицу и веревку. Вздернем этого негодяя, как собаку…