Постепенно Девлин почувствовал, что рыдания Кэтрин стихают, дыхание становится более ровным. Стоя на коленях и как бы баюкая Кэтрин, он ощутил, что и к нему возвращаются силы. Ничто еще так не выбивало его из колеи. Кэтрин обладала какой-то властью над ним, которой Девлин просто не мог противостоять. Ее красота и необыкновенная женственность были тем оружием, с которым он еще не сталкивался, и это оружие нанесло ему глубокую рану, из которой без остановки сочилась кровь. Наконец Кэтрин затихла.

— Тебе лучше? — пробормотал Девлин.

Прошло некоторое время, прежде чем Кэтрин ответила:

— Да, немного…

От радости сердце Девлина едва не выскочило из груди. Изумляясь тому, что творится с ним, он осторожно уложил Кэтрин на подушку и сел на кровать.

— Ты уверена?

— Да. — Кэтрин открыла глаза и посмотрела на Девлина. — Спасибо.

— Кэтрин… я так разозлился потому, что испугался.

— За меня?

— Да, за тебя. Только за тебя. И меня охватил такой гнев!.. Даже не могу объяснить тебе. Я подумал, что ты можешь попасть в беду, а я бы этого не перенес.

— Я понимаю, но твой гнев ужасно напугал меня.

Девлин положил ладонь на щеку Кэтрин и нежно погладил ее, смахивая кончиками пальцев слезинки.

— Все закончилось. Джеффа увезли, а скоро, может, через пару дней, мне тоже придется уехать. Надо вернуться в Лондон, у меня накопилось много информации.

Девлину хотелось рассказать Кэтрин, что творится у него в душе, что если бы понадобилось, то он отдал бы за нее сегодня жизнь. Хотел сказать, как сильно он любит ее, и в то же время понимал, что не должен ничего говорить. Между ними лежала непреодолимая пропасть, они жили совсем в разных мирах. Девлину даже захотелось заплакать, чего с ним не случалось с детства. Он очень медленно склонился над Кэтрин и поцеловал ее в щеку.

— Я сейчас уйду. — Девлин вдыхал теплый, сладостный запах Кэтрин, понимая, что никогда в своей жизни он не встретит женщину, к которой бы его так тянуло. — Постарайся уснуть. Может, принести тебе что-нибудь?

— Нет, я отдохну. Поверь мне, я не капризничаю, мне просто надо побыть одной.

— Да, я понимаю. — Девлин встал, подошел к двери, обернулся, посмотрел на Кэтрин, а затем вышел из спальни, тихонько закрыв за собой дверь.

Через час, беспокоясь за Кэтрин, Девлин снова поднялся в ее спальню. Она крепко спала.

Когда Девлин ушел с террасы, Джон и Луиза обменялись многозначительными взглядами.

— Джон, он любит ее, — сказала Луиза. — Очень любит, я это вижу.

Джон вздохнул.

— Я тоже вижу, — согласился он. — Но самое лучшее, что он может сделать для Кэтрин, так это навсегда уйти из ее жизни. И если он по-настоящему любит ее, то должен это сделать. Иначе он разобьет ее сердце.

Джон взял руку Луизы и нежно поцеловал. В его глазах стояли слезы, и Луиза понимала почему.

— Если бы они забрали мою трость, то вряд ли я сейчас сидел бы здесь, — сказал Джон. После вчерашнего бурного дня все утром собрались на террасе. — Ведь только осознание того, что в трости спрятана часть документов, давало мне силы жить, бороться… постараться вывести Сэма на чистую воду.

Он замолчал и налил себе в стакан воды. Пленка в диктофоне Девлина тихонько шуршала, записывая его слова. Им скоро предстояло ехать в Лондон и там полностью изложить историю Джона.

— Нам удалось разыскать внука, который зашифровал признания Йозефа фон Штафеля, и вот, когда мы втроем возвращались на автобусе в Сан-Маркос, мы попали в засаду…

Пока отец говорил, Кэтрин наблюдала за Девлином, который сидел за столом напротив нее. Он напряженно слушал рассказ Джона, словно впервые. Кэтрин была благодарна ему за ту деликатность, с которой он относился к здоровью отца.

Ведь это Девлину, действовавшему очень ненавязчиво, удалось вернуть Джону память и избавить от жутких кошмарных снов. Да, они с отцом в большом долгу перед ним, но через день-два Девлин уйдет из ее жизни. И это неизбежно… Кэтрин почти невыносимо было слушать рассказ отца о предательстве и лжи. Она сидела очень тихо, но вместе со словами отца в ее воображении всплывали страшные картины.

Немцы и два бразильца, устроившие засаду и напавшие на автобус, упоминали Гардиста, и Джон решил, что это чье-то имя. Когда террористы затолкали его в горящий автобус, Джон потерял сознание, но потом очнулся и стал отчаянно бороться за свою жизнь. Инстинкт самосохранения помог ему не кричать от боли и подсказал, что надо притвориться мертвым. Когда убийцы уходили, он услышал последние слова одного из немцев: «Гардист будет доволен».

— Я очнулся на постели, в темной комнате, — продолжил свой рассказ Джон. — Рядом сидел мужчина и молился. Сначала я подумал, что брежу, что умер и попал на небеса, но на ирландские небеса, потому что мужчина молился не по-немецки, не по-португальски, а по-английски и с явным ирландским акцентом! — Джон рассмеялся. — Но потом я осознал, что забинтован с головы до ног и что не могу быть мертвым, потому что испытываю жуткую боль. — Он глубоко вздохнул. — И этот момент был началом моего возвращения к жизни… физического, но не умственного. Священника звали Патрик О'Доннелл, он меня и спас. Трое местных жителей, работавших в миссии, в которой я находился, нашли в лесу тела. Они и меня посчитали мертвым, но я пошевелился, и тогда они перенесли меня в миссию… вместе с тростью… Я прижимал ее к себе. Патрик рассказывал, что, опоздай они хоть на час, я бы умер. Очень уж сильные были ожоги. Так что этим местным жителям и священнику я обязан жизнью. Теперь я перед ними в неоплатном долгу…

Девлин выключил диктофон и жестом показал Джону, что надо сменить кассету.

— Может, дальше я продолжу? — предложил он.

— Нет, Девлин, я себя хорошо чувствую. В течение следующих нескольких недель, пока заживали мои раны, у меня было время подумать, и многое удалось вспомнить. Слово «Гардист», которое я считал именем, это на самом деле немецкое слово «гвардеец». Еще немцы употребляли в разговоре слово «оберст», оно обозначает «полковник». Сэм был полковником гвардии и очень гордился этим фактом. И когда я впервые связал все это воедино, в памяти стали всплывать и другие детали. Я понял, что мне надо попасть во Францию, встретиться с Жюлем, выудить дополнительные факты из тех зашифрованных писем, которые я отправлял ему. Ведь Жюль как-то упоминал в разговоре, что Сэм, похоже, не тот человек, за которого себя выдает.

Джон замолчал, чтобы выпить еще воды. Все внимательно слушали его.

— Понимаете, теперь мы с Девлином знаем, что среди сокровищ, которые Йозеф фон Штафель вывез в Бразилию после войны, был комплект ювелирных украшений, известный как «Санкт-Петербургский огонь», — ожерелье, браслет, серьги и кольцо из чистейших изумрудов и золота, когда-то он принадлежал русской императрице Екатерине Великой. После революции какой-то белогвардеец вывез эти драгоценности в Париж, а потом их след надолго затерялся. Сэм как-то рассказывал мне эту историю. Стоимость их просто огромна… Говорят, один только взгляд на эти драгоценности может навсегда изменить жизнь человека. Думаю, Сэм каким-то образом пронюхал о местонахождении драгоценностей, но ему требовались подтверждения. Уверен, это по приказу Сэма за нами следили в Бразилии, потом устроили засаду… Когда мы приедем в Лондон, то установим истину…