– Глаза у тебя не изменились, – пожала плечами моя подруга. – Как были, так и есть.

– Что-о??

– Да-да. А если серьёзно, Асаж, что изменилось, так это, как раз, осанка. Раньше в тебе был сплошной вызов: «Я лучше всех! А ну, кто на меня?» А теперь ты стала спокойнее и расслабленнее.

– Ну, вот, сама сказала. А то «багровые». Между прочим, одно время у меня были жёлтые. А сейчас хочу найти хотя бы один фиолетовый, как у Винду был. Мне кажется, мой цвет именно этот, не злой, но и не добренький синий.

– Значит, найдёшь. Пока.

– Пока. И тебе, Алекс, пока, – Вентресс встряхнула мою руку. – Ты тоже найдёшь, что ищешь.

– Раз ты так говоришь, придётся найти, – усмехнулся я.

Люк захлопнулся, разъединились стыковочные замки. Не теряя даром времени, «Амидала» развернулась в направлении, в котором, как мы считали, могло находиться Солнце, и ушла в новый прыжок, на этот раз продолжительностью почти в сутки.

Вот уже второй месяц наш кораблик утюжил пространство дальнего рукава Галактики. За это время все привыкли к стандартной процедуре: прыжок в очередную тройную систему, подходящую под мои параметры, прослушивание радиоэфира на предмет искусственных сигналов с соседних звёзд, сутки или двое наблюдений неба «перед собой», чтобы обнаружить следующую цель, и опять прыжок. Интересным это перестало быть уже на десятый или одиннадцатый раз. Тройные звёзды имеют довольно скудные планетные системы, слишком нестабильна здесь гравитационная обстановка. Зато астероидные скопления, оставшиеся от разорванных приливными силами планетоидов, встречались нам в изобилии. Поэтому даже к планетам, при первом рассмотрении в гравитационный, радио– и обычный телескоп показавшимся интересными, мы не подлетали. Слишком мал был запас инерта в сорокапятиметровом корпусе корабля, а значит, нам чаще приходилось бы повторять операцию «нырок» – опускаться для дозаправки в стратосферу очередного газового гиганта. Падме такие заныривания не нравились: хотя её корпус имел достаточный запас прочности, наружные датчики вопили об опасности, и воспринималось это, с её собственных слов, как противное покалывание по всему телу. Хуже всего было то, что неудержимо истощались невосполнимые запасы энергоносителя для корабельных генераторов. Каждый пуск гиперпривода в начале прыжка проглатывал две тонны энергоносителя, а в цистернах корабля было всего сорок, плюс двадцать во внешних. Вскоре подвешенные под крыльями «сардельки» дополнительных баков показали дно и были отброшены. Я глазом не успел моргнуть, как ресурса осталось на неделю поиска, после чего придётся трогаться в обратный путь, иначе нам не хватит носителя, чтобы достичь если не Илума, то, хотя бы, Ксиллы, где можно купить топливо.

– Знаете, что? – предложила Падме в очередной системе. – Сделаем завершающие прыжки подлиннее. Больше обнаружим, в следующий раз будут исходные данные.

– Хочешь прыгнуть вот к той системе, два и один кводара? – спросила Осока. – А вдруг пропустим, вдруг это одна из тех двух?

– Ничего страшного, – поддержал голограмму Сакис. – Алекс, ты говорил, сколько времени вы интенсивно пользуетесь электромагнитными волнами? Шестьдесят лет?

– Около того, – сказал я.

– Тогда вторую систему мы охватим и так, до неё полкводара всего. Плюс-минус сорок третт роли не сыграют. А третью, если что, посмотрим в следующий прилёт.

И мы прыгнули. Когда круговерть гиперпространства рассеялась, Падме, поглядев из-под руки куда-то вдаль, сообщила, что красный карлик, обращающийся вокруг звёздной пары, относится к классу М1.

– Выдвигаю телескопы, начинаю поиск кратных систем по курсу. Ай! Опять…

– Что? – встревожилась Осока.

– Какие-то помехи в навигационной системе… Не понимаю. Началось ещё в прошлый раз, когда пыталась стабилизироваться. Навожусь на яркие звёзды, а меня перебрасывает неизвестно на что. И данные идут из старой базы, которую никто тысячу лет не открывал. Нав-один, нав-три…

– Так отключи этот файл! – посоветовал Сакис. – Или, дай, я.

– Не отключается. Это вообще не файл, оно… оно зашито в самой системе.

Я слушал их разговоры краем уха. И смотрел, смотрел сквозь блистер на рисунок звёзд. Созвездие, что когда-то дало название целому рукаву Галактики. Орион.

Разумеется, моё состояние тотчас почувствовала Осока.

– Алекс, что? Мы… нашли?? – спросила она.

– Нашли. Видишь четыре яркие звезды в форме косого креста и три слабые в середине? Это и есть Орион. Левая верхняя – Бетельгейзе, – я припомнил список восемнадцати навигационных звёзд и добавил: – Падме, по твоей базе она должна быть «нав-одиннадцать».

– Именно так, – кивнула голограмма. – А вот эта красная – «нав-девять».

– Да, Альдебаран, Глаз Тельца. Ну-ка, будь добра, сориентируйся на Вегу, «нав-три».

– Конечно. Вот, пожалуйста.

– Давай медленно поворот по крену в плюс… – я дождался, пока перевёрнутый ковш Большой Медведицы занял позицию на середине блистера, скомандовал: – Стоп! Поворот по тангажу, тоже в плюс. Задирай, задирай нос. Стоп. И теперь по курсу в минус.

Малая Медведица, Кассиопея… И вот она, лишняя звезда на продолжении линии, соединяющей Бету с Гаммой. Яркая, значительно ярче Денеба. Золотая…

– Стоп, фиксируй ориентацию, – приказал я. – Радиотелескоп!

– Она фонит, как квазар! – воскликнула Падме.

– Естественно, – кивнул я, – когда на планете работает такое количество радиопередатчиков.

– Настоящая Прародина… – со священным ужасом в голосе прошептал Сакис.

– Во всяком случае, мы прилетим не на пепелище, – улыбнулась Осока, обнимая меня за плечи.

– Нет, теперь точно нет, – улыбнулся я и, вспоминая институтские знания, попросил: – Падме, сможешь отфильтровать радио в полосе частот от сорока восьми до пятидесяти семи мегациклов?

– Ну, конечно. Так, что-то поймала. Сложный информационный сигнал.

– А ну, дай мне на экран, – потребовал Сакис. – Ага, знаю, что это такое! Развёртка, как на плоском мониторе.

– Точно. Воспроизвести получится?

– Если знать, сколько строк.

Это я тоже помнил, не зря же пять лет учился радиотехнике.

– Шестьсот двадцать пять, из них значимые пятьсот семьдесят шесть.

С нашими хитроумными цветоразностными сигналами Сакис справиться не смог, изображение получилось чёрно-белым, мутным, прерывалось помехами. Я назвал Падме параметры звуковой дорожки, и сквозь техногенные шумы мы услышали обрывки голосов. Меня занимало лишь одно: какой год? Большинство передач на этот вопрос, разумеется, ответа дать не могли. Нужно было ждать ночных новостей. Только вот во сколько это будет по нашим часам, учитывая запаздывание сигнала?