нельзя отдавать посторонним, вы посмотрите! Кто вышивал такую красоту?!» – Он бесцеремонно доставал из чемодана салфетки и накидки. «Бабушка», – пролепетала Лилия Модестовна растерянно, – вот уж не ожидала от полицейского такой любви… к тряпью! «Отдайте мне, а? Нам с Августиной то есть! А я буду век вас благодарить», – попросил он. «Да пожалуйста, забирайте ради бога!» – обрадовалась Лилия Модестовна.

А теперь и Августина любуется скатертью. Да еще и упрекает ее: «Что же вы мне-то не показали? Я думала, в чемоданах одно барахло!»

Лилия Модестовна хотела было уже позвать к столу, оглянулась в поисках Августины – та еще минуту назад стояла у окна. В столовой ее не было. Августину она обнаружила в дверях детской.

– Вы только послушайте диалог этих двоих, Лилия Модестовна! Я уже сомневаюсь – замуж выхожу за Игоря или усыновляю его до кучи? – Августина приложила палец к губам.

– Ты, Игорь, все неправильно делаешь! Ну совсем не умеешь читать чертеж! – слегка картавя, сердился Мишка.

Они сидели на ковре, среди разложенных на кучки, по одному только им понятному признаку, деталей конструктора. Майор Калашин прислонился спиной к ножке кровати, Мишка же свободно ползал, выбирая нужную по его мнению деталь. Неоконченный строительный объект, уже напоминавший башню Кремля, возвышался на подставке рядом с ногой майора.

– Это я-то? – возмутился тот в ответ. – Да у меня по черчению «пятерка» в аттестате! Тащи вон ту, красную. – Калашин дернулся, указывая на дальнюю от него кучку, громко ойкнул и помянул черта.

– Сиди, герой! Сегодня я за тобой буду ухаживать, – солидно произнес Мишка слова, в последние дни часто повторяемые Августиной. Успокаивающе похлопав Калашина по колену, ее сын на четвереньках пополз в указанном раненым майором направлении.