– И таким образом ты можешь противодействовать их… Способности? – спросила Натали.

Сол поправил очки и нахмурился.

– Нет, не совсем. Вряд ли это вообще возможно, если человек не обладает такими же способностями. Интересно было бы исследовать группу разных индивидуумов в контролируемом…

– Тогда какой в этом смысл? – в отчаянии воскликнула Натали.

– Это дает возможность… возможность, – повторил он, – создать своеобразную оповестительную систему в коре головного мозга. При соответствующей обработке и наличии обратной биосвязи, думаю, я смогу использовать феномен тета-ритма для запуска постгипнотической суггестии, чтобы воспроизвести все заученные мною сведения.

– Сведения? – переспросила Натали. – Ты имеешь в виду все это время, проведенное тобой в Яд-Вашеме и Доме сопротивления узников гетто?..

– Лохаме-Хагетаоте, – поправил Сол. – Да. Досье, переданные тебе Визенталем, фотографии, биографии, записи, которые я заучивал самопроизвольно в легком трансе…

– Но какой смысл разделять страдания всех этих людей, если против мозговых вампиров не существует никакой защиты? – спросила Натали.

– Представь себе проектор, действующий по принципу карусели. Оберст и остальные обладают способностью произвольно запускать эту нервную карусель, вставляя в нее собственные слайды, накладывая на смесь воспоминаний, страхов и предрасположенностей, которую мы называем личностью, свою организующую волю и суперэго. Я просто пытаюсь вставить в обойму большее количество слайдов.

– Но ты не уверен, окажется ли это действенным?

– Нет.

– И ты не думаешь, что это сработает в моем случае?

– Нечто подобное может произойти и с тобой, Натали, но эти сведения должны быть идеально подогнаны к твоей биографии, травматическому опыту, механизмам сочувствия. Я не могу с помощью гипноза генерировать в тебе необходимые… э-э… слайды.

– Но если это действует на тебя, тогда это сможет подействовать только на твоего оберста и больше ни на кого.

– Вероятно, да. Лишь он может иметь общий опыт с личностью, которую я создаю… пытаюсь создать… во время этих сеансов сочувствия.

– И по-настоящему это его не остановит, разве что смутит на несколько секунд, если вообще этот многомесячный труд и игры с энцефалографом что-либо значат?

– Верно.

Натали печально вздохнула и уставилась на бесконечное полотно дороги впереди, освещенное фарами.

– Зачем же ты потратил на это столько времени, Сол?

Он открыл досье. На снимке была молодая девушка с бледным лицом, испуганными глазами, в темном пальто и платке. В верхнем левом углу фотографии едва виднелись черные брюки и высокие сапоги солдата СС. Девушка как раз поворачивалась в сторону камеры, поэтому изображение получилось смазанным. В правой руке она держала маленький чемоданчик, а левой прижимала к груди самодельную потрепанную куклу. К фотографии было приложено полстраницы печатного текста на немецком языке.

– Даже если ничего не получится, это стоило потраченного времени, – тихо промолвил Сол Ласки. – Власть имущие получили свою долю внимания, хотя порой их власть и являлась чистым злом. Жертвы остались безликой массой, исчисляемой лишь голыми цифрами. Эти чудовища усеяли наше столетие братскими могилами своих жертв, но настало время, чтобы угнетенные обрели имена и лица… а также голоса. – Он выключил фонарик и откинулся назад. – Прости, моя логика начинает страдать от собственной одержимости.

– Теперь я стала понимать, что такое одержимость, – вздохнула Натали.

Сол посмотрел на ее лицо, слабо освещенное приборной панелью.

– Ты все еще намерена поступать в соответствии со своей логикой?

У Натали вырвался нервный смешок.

– Ничего другого мне не остается. Впрочем, чем ближе мы подъезжаем, тем страшнее мне становится.

– Мы можем сейчас свернуть к аэропорту и улететь в Израиль или Южную Америку.

– Нет, не можем, – сказала Натали.

– Да, ты права, – после небольшой паузы ответил он.

Они поменялись местами, и в течение нескольких часов машину вел Сол. Натали дремала. Ей снились глаза Роба Джентри, его испуганный, изумленный взгляд, когда лезвие распороло ему горло. Снилось, будто отец убеждает ее по телефону, что все это ошибка, что ничего не случилось и даже ее мать дома – живая и здоровая. Но вот она приезжает, а дом оказывается пустым, комнаты опутывает липкая паутина, а в раковине плавают какие-то темные сгустки. Потом Натали вдруг снова становится маленькой, бежит в слезах в комнату родителей, но отца там нет, а вместо мамы из затянутой паутиной постели поднимается совсем чужая женщина – вернее, разлагающийся труп с глазами Мелани Фуллер. И труп этот начинает дико хохотать…

Натали резко выдохнула и проснулась, сердце ее бешено колотилось в груди. Машина все так же мчалась по скоростной автостраде. Казалось, уже светало.

– Скоро утро? – спросила она.

– Нет, – ответил Сол усталым голосом, – еще нет. Когда они подъехали к старому югу, вдоль шоссе один за другим замелькали города – Джексон, Меридиан, Бирмингем, Атланта. В Августе они съехали на семьдесят восьмую дорогу, которая пересекала нижнюю часть Южной Каролины. Несмотря на темноту, Натали уже узнавала привычные пейзажи – Сен-Джордж, где она отдыхала в летнем лагере в тот год, когда умерла ее мать; Дорчестер, где они жили у сестры отца, пока та не скончалась от рака в 1976 году; Саммервилл, куда она ездила по воскресеньям фотографировать старые особняки; Чарлстон…

Они въехали в город на четвертую ночь своего путешествия, перед восходом солнца, в тот мертвый час, когда дух человеческий воистину пребывает в самом незащищенном состоянии. Знакомые места, где прошло детство Натали, казались ей чужими, бедные чистенькие кварталы выглядели призрачными, как размытые изображения на тусклом экране. Дом Натали стоял с темными окнами. На нем не висела табличка «Продается», у подъезда не было никаких машин. Она не имела представления, кто распоряжается теперь имуществом и собственностью после ее внезапного исчезновения. Натали взглянула на этот странно знакомый дом с маленьким крыльцом, на котором пять месяцев назад они с Солом и Робом обсуждали глупые выдумки о мозговых вампирах, и у нее не возникло ни малейшего желания войти внутрь. Она вспомнила о фотографиях отца и с удивлением обнаружила, что на глазах вдруг выступили слезы. Не сбавляя скорости, они проехали мимо.

– Мы можем не заглядывать сегодня в старые кварталы, – произнес Сол.

– Нет, поедем, – упрямо сказала Натали и свернула на восток, через мост в Старый город.

В доме Мелани Фуллер светилось одно-единственное окно на втором этаже, там, где находилась ее спальня. Свет был не электрический и не такой мягкий, как от свечи. Слабый зеленый огонь болезненно пульсировал, напоминая фосфоресцирующее свечение болота.