— Кого вы хотите обмануть, Роберт? Себя или меня?

— Я не совсем вас понял, Джон…

Глэбб поднялся, рассмеялся снова, но теперь широко и раскатисто:

— Босс, я понял вашу идею. Дайте мне помозговать, и я вам положу на стол план развития комбинации — поверьте, я так же, как и вы, чту закон и живу по закону.

Выйдя от Лоренса, Глэбб посмотрел на часы: до коктейля, который устраивала Пилар, остался час. Он сел за руль и погнал в посольство. Там он поднялся в комнаты, охраняемые морскими пехотинцами, — шифросвязь.

«Срочно сообщите лично мне данные о лицах, публикующих материал о моей „заинтересованности“ в Нагонии, возможен русский почерк. Глэбб».

Шифровка была адресована резиденту ЦРУ в Федеративной Республике; он в свое время работал помощником Глэбба в Гонконге; связывала их не только дружба, но и общий интерес в деле.

На этот раз Нелсон Грин устроил обед у себя в офисе: рядом с кабинетом, очень маленьким и скромным (единственная роскошь — картины Шагала, Пикассо и Сальвадора Дали в узеньких, белых рамках), был зал; белая мебель восемнадцатого века; витражи, привезенные из итальянских монастырей; много цветов в высоких глиняных кувшинах — подарок египетского короля Фарука.

За огромным столом сидел один лишь гость — Майкл Вэлш.

— Я выпросил у жены разрешение привезти для нас каспийской икры, — сказал Грин. — Попробуйте, что за чудо, пришла утренним рейсом из Тегерана.

— Попросите, чтобы подогрели черный хлеб, — сказал Вэлш. — В Париже, в ресторанчике «Черная икра», белый не подают, только черные гренки, они покупают у русских.

— Я тоже покупаю у них; русский черный хлеб — это чудо. Ну, Майкл, что у нас нового?

— Через неделю можете отправлять в Нагонию своих экспертов.

— Не забудьте постучать по дереву.

— А голова для чего? Я же говорю, лучшая порода дерева — моя голова.

— Лучшая порода дерева — голова Форда, потому что он в юности играл в регби без шлема. Но у меня есть новости, далеко не радостные.

— Заедим черной икрой, — улыбнулся Вэлш. — С ней все новости становятся конструктивными.

— По моим сведениям, банки Цюриха и Лондона зафиксировали интерес Европы к режиму Грисо. Кто-то — мы еще не выяснили точно, кто именно, — вложил в реконструкцию Нагонии около пятидесяти миллионов марок. Это, понятно, не деньги, но это шаг, Майкл. Европа начинает показывать зубы.

— Пусть.

— Все не так просто. Я до сих пор работаю в Чили крадучись, Майкл, а бизнес этого не терпит.

— Я понимаю.

Вошел мажордом — во фраке и белых перчатках, высокий, молчаливый малаец. Он положил перед Вэлшем меню в тяжелой красной коже.

— Советую попросить фазаний бульон и осетрину, они это хорошо готовят, — сказал Грин.

— Простите, сэр, — заметил мажордом, — но я не советовал бы заказывать осетрину; я посмотрел рыбу, которую доставили из Тебриза, она лишена той жирности, которая делает ее деликатесом. Я бы предложил скияки, из Токио привезли туши двух бычков, откормленных пивом, массаж им делали постоянно, со дня рождения, мясо, по-моему, удовлетворяет высшим стандартам.

— Стандарты одинаковы, — хмыкнул Грин, — только поэтому они и остались стандартами. Но если вы полагаете, что скияки лучше, — давайте будем есть скияки.

— Простите, Нелсон, — поморщился Вэлш, — но я не могу есть телятину, мне жаль телят, я любуюсь ими на ферме, я их кормлю с рук молоком из соски.

— Тогда, сэр, — сказал мажордом, подплыв к Вэлшу, — я бы порекомендовал вам ангулас, очень тонизирует, наш Пабло великолепно готовит это блюдо, не хуже, чем в Сантьяго-де-Компостела.

— Прекрасно, ангулас — это очень хорошо, я до сих пор помню их вкус после Чили, там в Пуэрто-Монт невероятный рыбный рынок, а как готовят ангулас!

Мажордом неслышно вышел, ступая по толстому белому ковру осторожно, словно охотник, скрадывающий зверя.

— Ситуация в Нагонии разнится от чилийской, Нелсон, — продолжал Вэлш, проводив задумчивым взглядом прямую спину малайца. — Люди Яна Смита подготовили прекрасные фотоматериалы о жестокостях африканцев против белого меньшинства — это впечатляет. Уже есть записи бесед с жертвами, великолепно поставлено, никто не посмеет опровергать, сработано как надо. Так что наша помощь будет в Нагонии актом высоко гуманным, необходимым, понимаете? Причем я продумываю ряд занятных ходов: мистер Огано…

— Кто это?

— На каком свете вы живете, Нелсон?

— На грешном.

— Огано — лидер националистов, он войдет в Нагонию, мы с ним работаем уже три года… Так вот, Огано подвергнет нас сокрушительной критике, понимаете?

— Не понимаю. Нас и так достаточно костят во всем мире, хватит, надоело.

— Нелсон, положитесь в тактике на меня. Если бы мы доработали до конца с Пиночетом, если бы у нас тогда был в Москве такой человек, которого мы имеем сейчас, свержение Альенде надо было проводить под лозунгом национальной революции, борьбы за демократию и компетентность. И Пиночет был обязан обрушиться на нас за экономическую блокаду: «Это вы, проклятые янки, не давали Альенде автомобилей и запасных частей к ним! Это вы, проклятые янки, не поставляли нам горное оборудование! Это вы, таким образом, привели страну к экономическому хаосу и погубили нашу гордость — доктора Альенде!» И вам бы пришлось отправить туда машины и оборудование, вам бы тогда не пришлось красться, Нелсон. Мы учли урок. В Нагонии схема более гибкая.

— А вам не кажется, что, разрешая поносить себя, мы, получив определенные дивиденды в настоящем, куда как больше потеряем в будущем?

— Ваше мнение?

— Пить фазаний бульон.

Вэлш оглянулся: за его спиной стояли два официанта, а рядом, как сфинкс, мажордом.

Когда чашки были поставлены (жесты у официантов балериньи, вышколены), Грин набросился на бульон так, словно он вчера держал голодовку.

— Фазана надо есть горячим, — пояснил он, — самый полезный бульон — фазаний, спасает от болезней поджелудочной железы, масса панкреотина.

Он съел бульон стремительно, отставил чашку («Все-таки в нем виден фермер среднего Запада, — отметил Вэлш, — слава богу, к нему ничего не пристало от нуворишей; тарелку, а чаще миску, именно так отодвигают мои ковбои»), обвалился грудью на стол:

— Майкл, Пентагон будет делать то, о чем вы меня просили, но это состоится в самый последний момент, им надо поиграть в самостоятельность — это бывает с молодыми министрами. Вертолеты уже переброшены на флот, однако их не отдадут этому самому…

— Огано.

— Да, верно. Пентагон хочет, чтобы вы просили как можно настойчивее, понимаете? Мне кажется, они чувствуют себя обиженными: вы даете им кусок пирога, однако тесто делаете по своему рецепту. Посвятите их хотя бы в общие наметки операции. Я вам советую учесть их честолюбивые амбиции; право, вас не убудет. Теперь второе: как будет реагировать Европа? Вы там контролируете ситуацию? Если Бонн и Париж только промолчат — этого мало, учитывая их особые отношения с Москвой. Надо сделать так, чтобы Европа поддержала нас.