Небольшие бурунчики, словно белые барашки, то тут то там показывались на волнах. Серые тучи, разбросанные по небу, сбились в одну массу и тяжело нависли над землей, грозя разразиться канонадой грома. Несколько альбатросов, издавая пронзительные крики, пролетели, изредка паря в сгущающемся воздухе, в сторону вдающейся в море песчаной косы.

«К буре», – подумал Суздалев, зная не понаслышке о предвестниках ненастья.

– На баркас! – голос конвоира прозвучал будто раскат грома. Граф обернулся.

– Что, ваше бывшее благородь, – ехидно спросил конвоир, – боязно-то?!

Суздалев хмыкнул, смотря мимо на кромки крыш зданий, видневшихся вдалеке.

– Не боюсь я никого, кроме Бога одного! – произнес он отрешенно. – Да, кажется, еще смерти нелепой – от веревки.

– Вам лишь бы стреляться! Патроны изводить!

Билый, услышав слова друга, осенил себя крестным знамением, и оба, граф и казак, сопровождаемые солдатами во главе с конвоиром, расселись в баркасе.

Четверо гражданских опустили длинные весла в воду, крепя их к уключинам. Конвоир, занявший место на носу баркаса, скомандовал, небрежно бросив:

– Отчаливай! – и баркас устремился в открытое море, беря курс на северо-запад.

Ветер усилился. Порой волны захлестывали через край, обдавая сидящих в баркасе холодными брызгами. Билый с Суздалевым молчали. Каждый думал о своем. Солдаты, рассевшиеся на корме, укачиваемые волнами, дремали. На удивление и конвоир притих. То ли разыгравшаяся буря повлияла, то ли вера в то, что только сумасшедший захочет в такую погоду прыгать за борт, чтобы сбежать. Но остаток пути ехали молча.

Хмурое, тяжелое небо непостижимым образом давило на сознание. Мысли, вначале явственно проступившие в образах родных и близких людей, слились, казалось, с этими тучами. Желание о чем-то думать пропало. И Суздалев, и Билый, словно заколдованные, безвольные марионетки, безучастным взглядом смотрели на море, пенящееся за бортом. Вдалеке вновь показался берег. Баркас несколько изменил курс, идя параллельно песчаным отмелям, на которых виднелись пятнистые тушки тевяков – балтийских тюленей.

Время будто застыло. Казалось, что прошла вечность. Хотелось уже быстрее ступить на твердую землю и заснуть, забыться в глубоком сне.

– Смотри, – негромко произнес Билый, толкнув своего односума в бок. Суздалев, пребывая в полузабытье, встрепенулся и посмотрел в ту сторону, куда указывал Микола. Из густого, окутанного моросью воздуха постепенно вырастали очертания огромного здания, больше похожего на военную крепость. Это и была цель их поездки – форт Александровский, названный так в честь одного из его командиров, отличившихся при осаде форта шведскими войсками.

Форт исполином покоился среди необъятной массы вод. Волны, словно противник, осаждающий крепость, обрушивались на его бетонные стены. Казалось, что и сам форт плывет, будто корабль, на этих вздымающихся пеной волнах. Форт казался неприступным. Отвесные стены с редкими оконными проемами и груды скальных камней вдоль этих стен делали эту крепость неуязвимой. Мысли о том, что отсюда можно сбежать, умирали в самом зачатке.

Баркас, не подходя близко к стенам, обошел их по окружности. С южной стороны скалы, прилегавшие к форту, образовывали нечто, похожее на пещеру. Конвоир указал гребцам рукой, и те, мерно опуская весла в воду, направили баркас в протоку, оканчивающуюся небольшой гаванью. Военная архитектура была выполнена со знанием дела. Гавань с причалом были надежно защищены от внешних скал, тем самым волны не могли добраться сюда. Баркас, мягко стукнувшись носом о деревянный настил, причалил к пристани.

– На берег! По одному! Живо! – раздался голос старшего конвоира. Подталкиваемые солдатами Билый и Суздалев сошли на пристань, ведущую к массивным воротам, выполненным из дерева и обшитым толстым железом. Конвоир взялся за металлическое кольцо, висевшее на правой створке ворот, и трижды громко постучал.

Глава 11

Гулким эхом отдались удары в сыром, смешанном с сизой туманной дымкой воздухе. Все невольно прислушались.

Ответа не последовало.

Массивные дубовые ворота так и остались неподвижными. Монолитные, тяжелые от воды и потемневшие от времени – они пугали своей неприступностью. Ледяной порыв ветра ударил в спину, вызывая сильный озноб.

Полицейские заторопились. Старший конвоир, нервно поглядывая то на своих сослуживцев, то на заключенных, вновь забарабанил своим увесистым кулаком в ворота форта.

– Черти окаянные! Чтоб вы сдохли! Открывайте!

– Спят небось!

– Может, померли? – наивно предположил один из солдат. Товарищи снисходительно посмотрели на молодого. Тот решил оправдаться: – А, что?! Что такого?! Может, болячка какая от арестованных передалась. Вот и вымерли все.

– Не положено, – отрешенно махнул старший команды, исключая такую мысль, и снова застучал.

Где-то из внутреннего двора послышались звуки, похожие на бряцанье ключей. Старший конвоир хотел было что-то сказать, но поперхнулся слюной и закашлялся. Он пребывал в довольно нервном напряжении, которое отчасти передавалось и его подчиненным. Всем им хотелось вернуться на берег до наступления темноты, но процедура передачи заключенных затягивалась.

Билый, пользуясь моментом, осмотрелся. Неистребимая привычка держать нос по ветру в незнакомой для него обстановке, намертво вошедшая в его характер с ранних лет, заставляла оценить обстановку и пытаться найти в ней хоть минимальную, но тактическую выгоду.

– Что, казак, дорогу к свободе глазами протаптываешь? – ехидно спросил старший команды, оскалив гнилые зубы. – Так нет ее! Но ты смотри, смотри. Последние минуты свободой дышишь. Форт на века строился. Отсель не сбежишь.

Конвоиры, довольные своим положением, разразились саркастическим смехом. Молодой утирал слезу, так смешно ему было, и поплотнее кутался в плохенькую серую шинельку.

– Для тебя, – конвоир перевел взгляд на стоявшего рядом Суздалева. – Пардон, месье. Сразу и не заметил. Для вас обоих есть теперь лишь один путь отсель – пехами вперед. В мешок зашьют, булыжник привяжут, и на корм рыбам. В общем, политика, дорожка вам заказана!

Полицейский вновь захохотал своим жутким, гортанным смехом, но, поперхнувшись мокротой, зашелся в удушающем кашле. Казалось, что все его нутро содрогается в этом приступе чахотки. Лицо его посинело. Выпученными глазами он посмотрел в сторону своих подчиненных, надеясь на помощь. Самый молодой из них подбежал к нему и открытой ладонью стал неистово шлепать по согнутой спине. Это помогло. Приступ кашля постепенно затихал. Старший конвоир, все еще не имея возможности сказать слово, замахал правой рукой, мол, достаточно, хватит. Молодой конвоир хлопнул по его спине еще два раза и, довольный тем, что смог помочь своему командиру, отошел назад и занял свое прежнее место.

Билый со снисходительной улыбкой смотрел на полицейского, показывая всем видом, что недаром говорится: хорошо смеется тот, кто смеется последним. Унтер встретился взглядом с казаком. Глаза его налились ненавистью, и он излил ее на все еще закрытые ворота, присоединив к ударам кулаком несколько звучных ударов каблуком сапог.

– Чаво тарабанишь, как оглашенный?! – Смотровое окошко, расположенное, как и полагается, на уровне двух с половиной