Больше всего холопы опасались новой встречи с трехногим уродцем — но он так и не соизволил показаться. Видать, охранник потаенного уголка прятался от позора: раз мимо него к святилищу прорвались, чего теперь героя изображать? Без лживого монаха кустарник оказался пожиже, пониже, а местами через него и вовсе проглядывали известняковые плиты. Отдохнувшие кони шли ходко, уже через час путники выбрались на дорогу, обогнули болото. Незадолго до полудня по широкому броду преодолели Аниш, миновали знакомый поворот к стойбищу хана Гиляз-бека. И тут Зверев натянул поводья.

— Как ты относишься к толерантности, Иван Григорьевич?

— Об чем ты опять молвишь таком, княже?

— Да вот есть такая наука… Я вот о чем думаю. Что говорят про тех людей, которые в ответ на гостеприимство разбоем занимаются?

— Подлецы такие люди, вот они кто!

— Вот и я сомневаюсь. Нехорошие ведь вещи про нас сказывать начнут.

— Опять загадками молвить начал, Андрей Васильевич?

— Понимаешь, боярин… дело-то мы свое исполнили. Теперь, коли дурака не свалять, хоть один из нас в живых да останется, дело до конца доведет…

Боярин Выродков склонил голову, вдумчиво глядя Андрею в глаза, потом резко распрямился:

— А хоть и подлец! Ефим, кольчугу мою доставай! И шелом вытаскивай!

— Пахом, броню! — спешился Зверев. — А вы слушайте и усваивайте: татар рубить, невольников отпускать, коней хватать! На глупости не отвлекаться! Уроки Пахомовы помните? Ну так за мной!

Набег получился красивый. Можно сказать — образцовый. Все холопы знали дорогу, знали селение, расположение домов, юрт и сараев, не испытывали никакой жалости и знали, ради чего пришли и что нужно делать. Андрею даже саблю не пришлось вынимать.

Пройдя два часа шагом, дальше князь разогнал полусотню в рысь, и всадники влетели в селение на хорошей скорости, молча рассыпаясь на пары и тройки, рубя всех, кто носил что-то лучше рубища, прочесывая отхожие места, тропинки у реки, юрты и сараи. Через считанные минуты все было кончено: полтора десятка местных «господ» валялись в пыли, толком не успев понять, что же случилось, три десятка невольников и невольниц плакали от счастья, пытаясь обнимать освободивших их мальчишек, а те в охотничьем азарте рыскали по строениям, торопясь собрать свою первую в жизни военную добычу.

Татар на стойбище не было: видать, пасли табуны или отары, охотились или развлекались как-то еще. Кто же весь день в доме сидит? Потому и коней удалось захватить мало: где-то полсотни самых разномастных скакунов, начиная с жеребят и заканчивая грустными и флегматичными, престарелыми меринами. Возможно, удалось бы урвать что-нибудь еще, но Андрей увидел, как один из холопов, проходя мимо тлеющего очага, подхватил головешку и метнул в сложенную у сарая кучу сена.

— Ты чего делаешь, идиот?! — Князь повернул коня к стогу, но огонь, почуяв поживу, чуть не мгновенно полыхнул на высоту полутора метров. — Проклятие! Ты чего, из ума выжить успел?

— Чего его жалеть, княже? Татарское! — не понял паренек.

— Ну дурак… Так бы они про разор только вечером узнали, когда вернулись, а дым, небось, уже сейчас заметили. По коням! По коням все! Уходим!

— Может, потушить?

— Чего тушить, олух? Только дым лишний разводить да время тратить. Месяц дождей не было, сухое все, как лучина. По коням! Шевелись, оглашенные! О вашей шкуре беспокоюсь… Все по коням! Кто скакать не может, лучше сразу оставайтесь. Уходим, пошли!

Чтобы подогнать холопов, князь развернул скакуна и на рысях направился к уводящей на дорогу тропе. Некоторые ребята, вняв приказу, сразу устремились следом. Вместе с ними на хозяйских лошадях, большей частью неоседланных, ринулись освобожденные невольники. Уж кому точно не хотелось здесь задерживаться, так это им. Большинство холопов еще пытались найти по юртам что-то ценное, красивое или просто полезное, прихватить с собой. Если не разбогатеть — так хоть перед друзьями похвастаться.

Зверев скакал не оглядываясь. Он знал: только малую слабинку прояви — и грабить поселок станут до тех пор, пока голые стены сараев не оставят. Андрей бы и сам не отказался забрать с собой все юрты до единой. Но отлично понимал: не довезет. У хана — полтораста сабель. У него — полусотня неопытных мальчишек. Рабов освободили, долг перед людьми русскими исполнили, теперь главное — уйти.

Только повернув на дорогу к Нижнему Новгороду, он наконец-то перешел на шаг, сдвинулся к краю дороги, пропустил отряд мимо себя: веселых холопов на изрядно навьюченных скакунах, счастливых девушек, женщин, смердов и детей, многие из которых все еще плакали от радости, опять молодых ратников. Последним шел боярин Выродков, и Андрей пристроился рядом.

— Что же дальше будет, княже? — почему-то без особого восторга вздохнул он.

— Опять станут сетовать соседи на природную русскую подлость и пьянство, Иван Григорьевич, — пожал плечами Зверев. — Приняли нас, мол, со всей душой, напоили, накормили, развеселили. Мы же в ответ напали, разорили, двуногий скот угнали. Гнусность запредельная! Тебе стыдно, боярин?

— При чем тут пьянство?

— Дык, Иван Григорьевич, всякого рода наркоманы страсть любят о пьянстве русском поболтать.

— Я не о том, беспокоюсь, Андрей Васильевич. Арабы нас ни за что бы живыми не отпустили. Догнали и перебили бы всех. Гиляз-бек, мыслю, тоже так просто набега нашего не простит.

— Это как повезет. Коли разозлится и сразу погонится, то уйдем, не сомневайся. Кони у нас за полмесяца отдохнули и нагулялись вдосталь, ныне они сытые и сильные — вывезут. Небо светлое, можно даже ночью скакать. Опять же часа три форы у нас в любом случае есть. Уйдем. А вот если хан вдумчиво к делу подойдет, торопиться не станет, тогда дело — труба. Мы же без заводных, боярин. Без заводных верст десять в день теряем… Хочешь не хочешь, а через пять верст на шаг перейдем. Дабы лошадей раньше времени не загнать.

Выгадывая лишние версты, князь не только запретил останавливаться на ночлег — он оставил людей и скакунов еще и без ужина, и без завтрака. Первый раз путники встали на привал только в полдень нового дня. Люди буквально повываливались из седел на траву возле узкого, в полтора шага, ручейка. Костры не разводили — жевали вяленое мясо и копченую рыбу, найденную в стойбище во время грабежа, добытое там же зерно пошло лошадям в торбы. Понадобился час отдыха: люди — ладно, но коню перед водопоем нужно слегка остыть, а кормить его непоеного — испортить скакуна. Не сдохнет, но брюхом маяться начнет, болеть, уставать… Куда такой сгодится?

Едва лошади наполнили животы — Зверев опять поднял всех в седло и погнал дальше. Сперва шагом — чтобы животина зерно переварить успела, потом перешел на рысь. По его прикидкам, от кочевья Гиляз-бека до пограничной Суры было четыреста километров с небольшим. За первые сутки — половина дня, ночь и еще половина дня — они успели пройти не меньше двухсот пятидесяти, а к вечеру получится уже все триста. Но вторую ночь без отдыха не вынесет уже никто — ни люди, ни лошади. Придется останавливаться. Скакуны успели устать и так же быстро, как раньше, не пойдут. Значит, впереди еще два дня пути и две ночевки. Успеют ли догнать татары? Как быстро они идут? С заводными или без? Одвуконь или, может, отриконь? Сколько форы смог он выиграть поспешным бегством? Два, три часа? Четыре? Сорок километров? Шестьдесят? Поди угадай… А потому Андрей без жалости гнал полусотню вперед и вперед. Ведь каждая лишняя верста могла стать той единственной, которой не хватит до заветного порубежья.