Тем не менее деньги куда-то уходили. Но разве мы не установили, что его первая жена имела над ним власть? Вывод: он отдавал деньги Розмэри — я имею в виду, женщине, которая называла себя Розмэри и которая впоследствии умерла в канун Нового года. Джим отдавал их по требованию хладнокровной вымогательницы, продолжавшей именовать себя его сестрой, — женщине, на которой он когда-то женился!

— Но какую власть она могла над ним иметь, Эллери? — спросила Пэт. — Это должно быть нечто ужасное!

— Я вижу только один ответ, — мрачно произнес Эллери. — Он укладывается во все, что нам известно, как гипс в форму. Предположим, женщина, которую мы называем Розмэри, — его первая жена — не получила развод. Предположим, она обманула Джима, сообщив, что он свободен, возможно показав поддельные документы о разводе. За деньги можно раздобыть все, что угодно! В таком случае все приобретает смысл. Женившись на Норе, Джим стал двоеженцем и оказался во власти этой женщины. Она предупредила его об этом письмом, а потом приехала в Райтсвилл, выдавая себя за сестру Джима, чтобы шантажировать его, не открывая своей подлинной личности Норе и ее семье! Теперь нам понятно, почему она представилась его сестрой. Если бы она сообщила свой истинный статус, ее власти над Джимом пришел бы конец. Только угрожая ему разоблачением, она могла высасывать из него деньги. Джим, оказавшись в ловушке, должен был признавать ее своей сестрой и платить ей, пока почти не обезумел от отчаяния. Розмэри отлично эксплуатировала свою жертву. Джим не мог бы допустить, чтобы Нора узнала правду.

— Почему? — спросил Картер Брэдфорд.

— Сбежав от Норы, Джим уже один раз страшно унизил ее в глазах семьи и города — особенно города. В Райтсвиллах этого мира нет места секретам и деликатности, зато сколько угодно жестокости. Для застенчивой и самолюбивой Норы публичный скандал мог стать трагедией всей жизни, от которой она никогда не оправилась бы. Джим знал, как повлияло на Нору его дезертирство, превратив ее в затравленное существо, сгорающее от стыда, прячущееся от Райтсвилла, от друзей, даже от семьи. Если бегство жениха почти у алтаря сделало такое с Норой, как бы подействовало на нее открытие, что она замужем за двоеженцем? Это свело бы ее с ума, если бы не убило вовсе.

Джим понимал все это. Розмэри расставила для него дьявольскую ловушку. Он не мог признаться Норе или позволить ей узнать, что по закону она не является замужней женщиной, что их брак ненастоящий и что их будущее дитя… Помните, как миссис Райт заявила в суде, что Джим почти сразу узнал о беременности Норы?

— Ужасно! — хрипло произнес Картер.

Эллери допил стакан и зажег очередную сигарету, некоторое время хмуро глядя на ее раскаленный кончик.

— Рассказывать дальше также становится все ужаснее, — пробормотал он наконец. — Джим продолжал платить и занимать деньги повсюду, чтобы удержать злой язык этой женщины от разоблачения страшной тайны, которое погубило бы Нору.

Пэт чуть не плакала.

— Просто чудо, что бедный Джим не украл деньги из папиного банка!

— В пьяном виде Джим клялся, что «избавится от нее», «убьет ее», ясно давая понять, что говорит о своей жене. Так оно и было. Он говорил о законной жене — о женщине, которая называла себя Розмэри Хейт и выдавала себя за его сестру. Но, произнося эти пьяные угрозы, Джим никогда не имел в виду Нору.

— Однако, — заметил Карт, — мне кажется, что хранить молчание после ареста, под угрозой смертного приговора…

— Боюсь, что по-своему Джим был великим человеком, — печально улыбнулся Эллери Квин. — Он был готов умереть, чтобы искупить свою вину перед Норой. Единственным путем, каким он мог это осуществить, было умереть молча. Несомненно, Джим заставил свою настоящую сестру, Роберту Робертс, хранить тайну. Сообщив правду шефу Дейкину и вам, Карт, Джим был бы вынужден открыть подлинную личность Розмэри, а следовательно, историю своего предыдущего брака, мнимого развода и статуса Норы как беременной, но незамужней женщины. Кроме того, это не принесло бы ему никакой пользы. У Джима был куда более веский мотив для убийства Розмэри, чем для убийства Норы. Нет, он решил, что будет лучше всего унести эту ужасную историю с собой в могилу.

Пэт уже не сдерживала слез.

— У Джима была еще одна причина хранить молчание, — продолжил Эллери. — Причина поистине героическая и эпическая. Интересно, догадываетесь ли о ней вы оба?

Пэт и Карт молча уставились на Эллери, а потом друг на друга.

— Нет, — вздохнул Квин, — очевидно, вам это не под силу. Хотя правда настолько проста, что мы смотрим сквозь нее, как сквозь оконное стекло. Это как два плюс два, точнее, два минус один, а такие расчеты труднее всего.

Луковицеобразный орган цвета свежей крови возник над его плечом, оказавшись всего лишь носом мистера Эндерсона.

— О vita, misero longa, felici brevis![67]— проскрипел мистер Эндерсон. — Друзья, внемлите мудрости древних… Полагаю, вы удивляетесь, каким образом я, жалкий пропойца, располагаю достаточной суммой в этот ниспосланный Небом день. Ну, я живу, как говорится, на подаяние моей родины, и мой корабль сегодня прибыл в порт. Felici brevis! — И он потянулся к стакану Пэтти.

— Почему бы вам не отойти в угол и не заткнуться, Энди? — рявкнул Карт.

— Сэр, — отозвался мистер Эндерсон, шагнув назад со стаканом Пэтти, — «песчинки жизни сочтены в часах. Здесь я останусь, здесь окончу жизнь».[68]— Он сел за свой столик и быстро осушил стакан.

— Эллери, вы не можете на этом остановиться! — сказала Пэт.

— Вы оба готовы услышать правду?

Пэт посмотрела на Картера, а Картер на нее. Потом он протянул руку через стол и взял ее за руку.

— Выкладывайте, — потребовал Картер.

Эллери кивнул.

— Остается ответить на один вопрос — самый важный из всех: кто отравил Розмэри? Обвинение против Джима доказало, что только у него были мотив и возможность, что только он распределял коктейли и, следовательно, только он мог быть уверен, что отравленный коктейль достанется намеченной жертве. Более того, Карт, вы доказали, что Джим купил крысиный яд и поэтому мог добавить в коктейль мышьяк. Все это логично и неопровержимо — если Джим намеревался убить Нору, которой он передал коктейль. Но теперь мы знаем, что Джим не собирался убивать Нору — подлинной жертвой с самого начала должна была стать Розмэри!

Мне пришлось перефокусировать мои умственные бинокли. Когда я понял, что намеченной жертвой была Розмэри, выглядело ли обвинение против Джима так же убедительно, как когда планируемой жертвой считалась Нора? Возможность Джима отравить коктейль никуда не делась; мотив в случае с Розмэри стал куда более веским; запас мышьяка по-прежнему оставался для него доступным. Но, если жертвой должна была стать Розмэри, мог ли Джим обеспечить попадание отравленного коктейля по назначению? Помните — он передал коктейль, где впоследствии обнаружили мышьяк, Норе! Мог ли он быть уверен, что отравленный коктейль достанется Розмэри?