Элуред вспомнил рассказ про Маэдроса, якобы гнавшегося за Эльвинг, и понял. По спине пробежал мороз. Сестра бросилась бы в море — в любом случае. Лишь бы не отдать победу врагу.

Не сбылось — но кажется, прошло близко.

— Я… — он запнулся.

— Ты вправе ненавидеть меня. — Амрод вскинул голову. — Переживу.

— Не получается, — сказал Элуред очень устало. — А Маэдроса я просто боюсь. Благодарю…

— Да ты сам нашел все следы и все понял. Тебе даже не надо было уговаривать Нэрвен.

— Тогда я этого не знал. Я и сейчас едва смог подумать… Не верю. Просто не верю, — сказал он устало. — Я был уверен, что…

Бледный Амрод молчал, стиснув зубы.

— Я уверен, что она есть, — повторил Элуред. — Этой дыры… вместо нее… во мне нет. Значит, она есть.

«Или ты хочешь так думать».

Амрод точно поймал эту торопливую мысль с лету за хвост и не отдал, но по его лицу сейчас тоже читалось неплохо. А помолчав и покраснев до ушей, он подумал о другом, и сказал вслух совсем другое.

— Старший возвращался дважды, когда мы… я считал его потерянным. Нам его возвращали. Иногда это сбывается.

— Он еще не совсем вернулся, — а вот теперь была очередь Элуреда ляпнуть лишнего и краснеть.

Амрод только махнул рукой.

— Он не в плену и еще не умер. Он упрямый. И… — он поколебался. — Если Майтимо выживет, это благодаря тебе в первую голову. Клятва тяготила его сильнее всех нас. Но он отказался взяться за меч ещё раз ради Сильмариля. Если вы спасёте его — это будет… Нет. Справедливо тут не лучшее слово.

— Справедливость, на войне? — спросил Элуред грустно. — Молчи уж. Пусть просто выживет. В отряд орков, кстати, я не верю, после балрога. Он и так первый, кто пережил свою победу.

— Я верю, — сказал Амрод серьёзно. — Это Майтимо. Он мог.

И вздохнул.

— Знать бы ещё, где Макалаурэ… — это прозвучало с такой тоской, что добросердечный Элуред не выдержал.

— Я пожалею, что сказал… Из города был тайный ход по примеру Гондолина. Из той самой дальней части. О нем знали немногие, но среди тех сотен воинов точно были знающие, хотя бы Галдор. И учитель детей Эльвинг его знала. Твой брат мог выбраться из города вместе с ними.

Лицо Амрода вспыхнуло такой радостью и облегчением, что Элуред покраснел.

— Лишь бы Нэрвен теперь не отступилась от Майтимо, — хрипло сказал Феанарион.

— Она не отступится, раз взялась, не беспокойся. А умалчивать я не буду. Это… слишком важно.

— Как знаешь. Надеюсь, ты не ошибёшься в Нэрвен, я слишком долго ее не видел. И она меня тоже. Доброй ночи.

Амрод снова встал рывком, едва не касаясь головой потолка в этой комнатушке, и позвал Этьяро.

С ним рядом было тесно и неловко. Без него стало пусто. Элуред снова напомнил себе слова Нэрвен и лег спать.

3

С утра после обхода палат он собирался найти Нэрвен. Вместо этого утро двенадцатого дня с падения Сириомбара началось с шума за стеной. К палатам целителей пришли аданы.

Элуред, едва умывшись, вышел к ним с тростью и нашел у крыльца небольшую толпу. Пришло много дравшихся за город, толпа белела свежими повязками. Пробежав взглядом по лицам, Элуред узнал беорингов и хадорингов из Кузнечного угла и понял, что без новоявленных родичей снова не обошлось.

Из толпы выступил старый мастер Фер, которого уважали в Кузнечном углу и нередко отправляли говорить от их имени.

— Княжич Элуред, семья Молот на обиду жалуется от твоего гостя Феанариона, и на то, что ты сестру их от людей прячешь! — заявил он. — Родичей к ней не пускаешь!

Мысленно пожелав семье Молот, чтобы им акулы откусили ползадницы каждому и дали другие поводы для беспокойства, Элуред сел на верхнюю ступеньку высокого крыльца, откуда его было неплохо видно.

— Нога болит ещё. Я посижу и по порядку на все отвечу…

Дверь снова скрипнула, и на крыльце палат возник неизбежный, как ненастье, Феанарион. Во всей семейной красе: точеное лицо мрачное, брови нахмурены, густо-рыжая грива заплетена в косу, будто в бой собрался. И неважно, что он опирается на плечо верного, что он босой, бледный до зелени и вообще еле ползает по стенке, а не ходит.

«Ну, куда ты лезешь опять, несвежий ты беспокойник?» — возмутился Элуред.

«Шумели».

«Это мое дело!»

«Посмотрим».

— Выкладывайте свою обиду, — велел юноша хмуро.

— Твой гость вчера старшего Молота с женой выгнал, а его оруженосец их силой с крыльца спустил! — начал старик.

— А за что выгнал, они сказали? — тут же спросил Элуред.

— Они сестру навещали, помочь ей хотели, пока она отдыхает после родов. Это другая обида, что ты их подпускать к ней не хочешь. А ещё говорят они, Гвирит рыдает и плачет беспрестанно уже дюжину дней, и неладно это. Не обижают ли ее там, в целительских палатах? — добавил старик осторожно.

— Так… — Элуред не выдержал, вскочил снова. — Я очень зол, и могу быть невежлив! Первое. Гвирит поручена моим заботам по слову ее мужа, моего брата! Второе. Гвирит оплакивает мужа! И не семье Молот ей указывать, сколько положено плакать. И вообще никому, даже эльфийскому королю! А мое дело — дать ей плакать от души, и не смейте говорить, что мой брат не заслужил ее любви и ее слез!

Он с трудом заставил себя разжать кулаки.

— И да, я приказал не пускать семью Молот в палаты целителей. Они нарушили мой запрет! Они думают, что проявляют доброту и заботу о сестре. Они ошибаются. И даже сейчас приходят поучать ее, указывать ей, как себя вести и как показывать чувства. Пугают ее, что если та не будет их слушать, то навредит детям! Я не собирался говорить о таком при всех, но семья Молот сама вынесла наши дела на собрание, это теперь их забота. Я при всех запрещаю братьям Молот входить в любое место, где Гвирит живет, и донимать ее поучениями! Сама Гвирит вольна с ними говорить, если захочет. А не захочет, век пусть их