Питон медленно вышел на свет, моргнул. Оглядел притихших артистов.

– Почему здесь никого нет? Опять играете в карты за сценой? Всех уволю, – силач говорил негромко, но с чувством.

Все молчали.

Гудинян продолжал жонглировать монетой. Перекидывал с костяшки на костяшку, перебрасывал над головой, ловил и позволял ей исчезнуть.

– Где Дворкин? – спросил силач, не глядя на него. – Кто его видел?

– Еще бы его кто-то видел, – Гудинян остановил бег рук, монета замерла. – Это ж такой фокус, хрен повторишь. Или идиотизм.

Питон остановился. Пауза. Затем медленно, всем телом, повернулся к Гудиняну.

– Что ты этим хочешь сказать?

Фокусник вздрогнул. Даже развязный и раскованный Гудинян терялся, когда Питон смотрел вот так – неподвижным, мертвенным взглядом большой змеи. Пугающие светлые глаза.

Монета выпала, звяк – и покатилась по полу. Фокусник пожал плечами.

– Ээ… Ты разве не в курсе?

– Короче.

– Он не сможет выступать. Травма. Нога, видимо, все. Сломал к чертовой матери. Колено в сторону, смещение. Хорошо, если не будет заражения крови. Тогда, может, жив останется.

Питон помолчал. Можно было только догадываться, какая мысленная работа происходит за этой толстой черепной костью.

– Ясно, – сказал Питон. Повернулся к Акопычу: – Найди мне Дворкина. Приведи хоть на костылях.

Старик кивнул.

* * *

– Полный успех! – закричал шпрехшталмейстер. – Наконец-то. Полный!.. Вы что, как не свои? Ладно, мне пора. Готовьтесь!

Он ушел на сцену, через мгновение раздался его звучный поставленный голос.

– Почтеннейшая публика! Позвольте мне… да-да… это великая честь представить…

Все молчали. Атмосфера сгущалась, циркачи отводили глаза. Питон молчал.

Акопыч быстро вошел, слегка прихрамывая. Мрачный, как туча.

Питон повел головой.

– Рассказывай.

– Я был в нашем лагере, – сказал Акопыч. – Дворкин сбежал.

– Что? Но как… нога…

– Это еще не все. Помнишь, ты обещал лишить его платы за три представления? Кажется, Дворкин решил, что ты был немножечко не прав.

– Что это значит?!

– Дворкин украл выручку за сегодняшнее представление. Всю, до патрона.

Питон медленно шагнул к старику. Остановился, сжал кулаки. Медленно разжал.

– Убью сукина сына, – сказал он ровно, без выражения.

Акопыч кивнул.

– Убьешь, конечно. Осталось его найти. У нас еще представление идет, если помнишь. Мы все потеряли, но можем потерять еще больше. Если зрители останутся недовольны, они потребуют плату назад. Короче, что будем делать?

В глазах Питона загорелся жутковатый огонек. Словно спящая змея проснулась – голодная и готовая к охоте. Акопыч, несмотря на привычку, все равно почувствовал холодок в затылке. Иногда Питон действительно мог напугать – одним выражением глаз.

– То есть, коверного у нас нет? – медленно произнес силач. – Ты это хочешь сказать?

Акопыч хмыкнул.

– Ага. А что, я как-то не так выразился?

– Старик, нам нужен дивертисмент. Вот так! – Питон ребром ладони показал по горлу.

– Нужен, так нужен. Ищи.

– Не до шуток сейчас. Твой… хмм, воспитанник, как он?

Старик крякнул, прищурился. С новым чувством посмотрел на Питона.

– Ты серьезно?

– Нет, я обычно так по-дурацки шучу! Он готов?

– Номер у нас сделан начерно. Я собирался тебе его показать через пару дней. Хотя над ним нужно еще поработать. Месяц-два. А лучше все три.

– Старик!

Акопыч помолчал, седые брови, похожие на крошечные взрывы, нависали над яркими, блестящими по-молодому, глазами.

– Ладно, можно попробовать. Только ты сам скажи ему.

– Опять твоя дурацкая теория мотивации?

Старик усмехнулся. Седые брови, впалые щеки, лицо сморщенное, как старая картофелина.

– Опять она, да, – он помолчал. – Игорь?

– Да?

– Никакой мотивации на самом деле не существует.

Силач помедлил.

– Это и есть твоя теория?

– Да, это моя теория.

– Хорошо, я запомню.

* * *

Питон оглядел его с ног до головы. Артем прищурился, внутренне напрягся. Ему даже показалось, что сейчас изо рта силача вырвется трепещущий раздвоенный язык. Питон закончил осмотр. Потом кивнул:

– Ладно, иди гримируйся.

– Чего?

Артем в первую секунду не понял, что это означает. В следующую секунду у него пересохло в глотке, ладони вспотели. Он будет выступать?! Мир покачнулся, поплыл в звоне.

Колени ослабели. Голоса нет. Все валится из рук.

Как тут выступать?!

Боязнь сцены. Артему показалось, что стены отдалились и пытаются кружиться.

– Но… как же…

Его первый выход. Не может быть. Не мо…

– С Дворкиным?

Питон равнодушно повернул голову.

– Дворкина не будет, выйдешь соло.

– Соло? – Артем не мог поверить ушам. В устах Питона это звучало так обыденно, что казалось изощренной издевкой. – Но я… Это же отдельный номер!

– Ты справишься. Или не справишься. Мне, в общем-то, по барабану. У тебя десять минут. Готовься.

Оглушенный, Артем вернулся в палатку, служившую циркачам гримерной. Тут было битком народу, шум, толкотня, разговоры. Артем с трудом протолкался в угол, на место Дворкина, сел перед крошечным зеркалом. Из мутного отражения на Артема взирал «юноша бледный со взором горящим». Вернее, белый как полотно, испуганный мальчишка.

«Клоуном? Соло? Да Питон с ума сошел!»

Он протер лицо клочком ваты, начал быстро накладывать основу для грима. Руки дрожали.

Артема подташнивало. Он с усилием проглотил комок, подкативший к горлу. Голова немного кружилась.

Готовый, полностью загримированный и одетый, он встал у выхода из палатки. Проверил реквизит. Вспомнил и вернулся за мячиками. Привычное ощущение в ладонях немного успокоило его, но сердце продолжало стучать. Бу-бу-бу-бух. Бу-бу-бу-бух. Нестерпимо захотелось в туалет. Артем вздохнул, выпрямился. Это просто нервы. Это ничего, это нормально. Сейчас номер закончится, и будет его выход. Он попытался мысленно представить, что в номере следует зачем, и понял, что не может вспомнить ничего. Пустота.

– Ну что, Мимино? – раздался голос. – Готов?