В это сложное время скончался Симеон Полоцкий, завещав «единомудрому себе в науках Сильвестру Медведеву, ученику своему» собрание рукописей, библиотеку и миссию борьбы за просвещение России. Медведев с честью принял на себя обязанности Полоцкого как придворного поэта, настоятеля Заиконоспасского монастыря, передового бойца с «мраком невежества». При поддержке царя Федора Алексеевича Сильвестр смог вновь открыть училище в Заиконоспасском монастыре, уже не для четырех, как при Симеоне, а для нескольких десятков учеников – исходную базу для будущего университета. Просвещенный монарх настолько близко сошелся с ректором славяно-латинского училища, что даже писал ему собственноручные записки (дело по тем временам невиданное). Зимой 1682 года царь Федор сделал еще более решительный шаг, утвердив своей подписью подготовленный Сильвестром Медведевым документ об основных принципах организации и деятельности первого московского университета.

Привилей (документ о принципах организации) Московской Академии до настоящего времени является замечательным памятником борцам за просвещение России в XVII столетии. Ряд заложенных в нем идей и сейчас сохраняет актуальность. Первое высшее учебное заведение России должно было быть максимально автономным, независимым ни от каких соображений и требований, кроме научных и просветительных. Помимо дотаций из казны Академия имела собственные источники доходов (земли, монастыри, пожертвования). Она управлялась выборным ученым советом, избиравшим из своей среды ректора и самостоятельно определявшим учебную программу. Совет без участия церковных властей решал, является ли какое-то положение или направление еретическим, а если является – в какой форме ему противостоять. Не менее серьезно наука защищалась и от светских властей. Студента нельзя было не то что забрать в армию (или еще куда-либо), но даже судить: суд осуществлял академический совет. В случае тягчайшего уголовного обвинения лишь совет мог разрешить арест студента. Студента из податных сословий (крестьянина или горожанина) нельзя было преследовать за долги или недоимки, так как это могло помешать учению! Содержались студенты на средства Академии.

Целью Академии были подготовка просвещенных деятелей русского государства и церкви и развитие национальной науки. Врата Академии распахивались перед представителями всех сословий и национальностей Российского государства без ограничений. Правда, прием на службу иностранных преподавателей ограничивался вероисповедными соображениями. Всем им становились доступны любые факультеты и царская библиотека. Особое внимание Медведев уделил правам выпускников Академии, закрепляя за ней важное место в государственной системе.

Согласно утвержденному царем Федором Привилею, все выпускники Академии, избравшие светскую карьеру, независимо от их происхождения, будут «милостиво пожалованы в приличные чины их разуму». Диплом выпускника Академии должен был стать пропуском к высокому государственному положению. Более того, царь обещал не жаловать придворных чинов (стольников, стряпчих и т. п.) никому, кроме юношей знатнейших фамилий, выпускников Академии и лиц, совершивших выдающиеся военные подвиги. Независимость Академии от Патриаршего престола влекла за собой некоторую сомнительность будущего положения выпускников, стремящихся проявить себя на духовном поприще, тем более что позиция Медведева в вопросах просвещения резко расходилась с позицией главного «мудроборца» патриарха Иоакима Савелова, печально прославившегося кострами для «еретиков», преследованием передовой мысли и неуемным властолюбием.

«Мудроборцы» утверждали, что «вся славянин по природе народа своего омерзается от учения и художества немецкого» (то есть иностранного). Медведев видел в этом клевету на славянские народы. Он отнюдь не приветствовал бездумное заимствование чужой моды, нравов, обычаев, ведущее к расточительству и даже разорению государств. Сильвестр признавал необходимость защиты православия от «повреждений» со стороны католической и протестантской пропаганды, сам выступал против назначения в университет преподавателей, чья вера была сомнительной. Но против идеи культурного и научного изоляционизма просветитель боролся бескомпромиссно.

Согласно Привилею, в учебную программу университета обязательно включались славянский, латинский и греческий языки, все основные гражданские и духовные науки, начиная от грамматики, поэтики, риторики, математики, астрономии, геометрии, диалектики, логики – до метафизики, этики и богословия. По примеру других университетов Европы в Москве должны были изучаться светская и церковная юриспруденция, медицина «и прочие все свободные науки, ими же целость Академии… составляется».

«Не подобает верным прельщаться через философию», – утверждали «мудроборцы». Русским, по их мнению, вполне достаточно начальной школы на греческом языке и с греческими учителями, чтобы правильно понимать и переводить православную церковную литературу с Востока, а не «забавляться около физики и философии». Нет, отвечал Медведев, россияне во всем могут и должны иметь свое разумение. Именно национальная наука и высшее образование для всех, желающих приобщиться к «свободным мудростям», есть источник силы и славы государства. Только собственными учеными людьми, только знанием «все царства благочинное расположение, и твердое защищение, и великое распространение приобретают!».

Автор Привилея, готовившийся стать ректором первого московского университета, но вынужденный оказаться вновь жалким беглецом, скрывающимся от врагов в далеком Бизюкове монастыре, понимал, что не политические его взгляды, а именно конфликт с «мудроборцами» стал причиной жестоких преследований. Еще не зная, сколь страшные обвинения будут ему предъявлены, еще до того, как следственная комиссия в Троице начала стряпать «заговор Шакловитого и Медведева», Сильвестр понял, что судьба его решена. Патриарх Иоаким, посланный Софьей в Троице-Сергиев монастырь для мирных переговоров с ее братом Петром, явственно выступил на стороне «петровцев», оказался среди победителей. Его вклад в ниспровержение правительства регентства был столь велик, что ему не составляло никакого труда испросить у царя головы своих противников. Медведеву оставалось только бегство.

Достаточно хорошо представляя методы «мудроборцев», Сильвестр, по его собственным словам, из Москвы «побежал августа против 31 числа от страха: опасался того, что святейший патриарх так же бы великому государю на него каких слов не принес». Этот мотив – страх перед патриархом – подтверждают и другие участники событий. Действительно, клеветнические обвинения против Медведева были добыты розыскной комиссией в Троице только 30–31 августа, и знать об их содержании глава Заиконоспасского монастыря не мог. Ловить его начали только через день после бегства, 1 сентября.

Заблаговременное бегство обвиняемого его противники, разумеется, максимально использовали. Розыскная комиссия постаралась представить это как признание им своей вины, то есть что «он, Сенька, ведая свое воровство, с Москвы побежал». «Мудроборцы», по обыкновению, пошли еще дальше, яркими красками живописуя в своих сочинениях картины злодейских замыслов: «Злоковарники, – по их словам, – мыслящие кровь невинную пролить, видя свою злобу и лесть от Бога обличенную и явленную, врозь предались бегству. Тогда Медведев с некими единомышленниками своими, солгав церкви православной в вере, царскому же пресветлому величеству изменив, как прежний лжемонах расстрига Гришка Отрепьев, побежал в Польское государство, желая ничего иного, только смущение воздвигнуть, и на православную нашу веру восточного благочестия брань возставить от римского костела, и всему благочестивейшему Российскому царству некое зло сотворить». «Бежал в Польское государство ради измены и смущения между государствами» – коротко суммировано в другом мудроборческом трактате{103}.