— Ну что ж, а завтра вечером ты сможешь пойти? — спросил Гилберт, не слишком, по-видимому, разочарованный.

— Да, думаю, что смогу.

— В таком случае я полечу домой, чтобы сделать те дела, которые иначе отложил бы на завтра. Значит, Элис выходит сегодня замуж. Три свадьбы за одно лето среди твоих подруг — Фил, Элис и Джейн. Никогда не прощу Джейн, что она не пригласила меня на свою свадьбу.

— Право же, трудно винить ее за это, если подумаешь о бесчисленной родне Эндрюсов, которую нужно было пригласить. Дом едва вместил их всех. Я была приглашена благодаря тому, что являюсь старой подругой Джейн, — таковы были, по крайней мере, мотивы самой Джейн. Но я полагаю, что миссис Эндрюс руководствовалась желанием дать мне взглянуть на Джейн во всем блеске непревзойденного великолепия.

— Правда ли, будто на ней было столько бриллиантов, что невозможно было сказать, где же они кончаются и начинается сама Джейн?

Аня засмеялась.

— Их действительно было на ней очень много. И за всеми этими бриллиантами, белым атласом, тюлем, кружевами, розами и флердоранжем чопорная маленькая Джейн почти терялась из виду. Но она была очень счастлива, и мистер Инглис тоже… так же как и миссис Эндрюс.

— Это то самое платье, которое ты собираешься надеть сегодня вечером? — спросил Гилберт, глядя на воздушные складки и оборки.

— Да. Тебе нравится? А в волосы я вколю перелески. Их так много в это лето в Лесу Призраков.

Гилберт вдруг увидел в воображении Аню в отделанном оборками легком зеленоватом платье с обнаженными, по-девичьи изящными белыми руками, белой шейкой и белыми звездочками цветов, сияющими в завитках ее рыжеватых волос. У него на миг перехватило дыхание, но он тут же с небрежным видом отвернулся, чтобы уйти.

— Ну что ж, я зайду завтра. Желаю тебе приятно провести этот вечер.

Когда он зашагал прочь, Аня взглянула ему вслед и вздохнула. Гилберт держался дружески… очень дружески… слишком дружески. Со времени своего выздоровления он довольно часто приходил в Зеленые Мезонины, и в их отношения вернулось что-то от прежнего духа товарищества. Но Аня больше не находила в этом удовлетворения. По контрасту с розой любви цветок дружбы казался бледным и лишенным аромата. И Аня снова начала сомневаться, испытывает ли теперь Гилберт к ней какие-либо чувства, кроме дружеских. В обычном свете обычного дня лучезарная уверенность в его любви, родившаяся в ее душе в то счастливое утро, померкла. Ее преследовал и делал несчастной отчаянный страх, что ей никогда не удастся исправить свою ошибку. Вполне вероятно, что Гилберт все же любит именно Кристину. Может быть, он даже помолвлен с нею. Аня пыталась изгнать из сердца все беспокойные надежды и примириться с будущим, в котором упорный труд и честолюбивые устремления должны были занять место любви. Она могла хорошо, если не превосходно, справляться с работой учительницы, а успех, которым пользовались в редакторских святая святых ее маленькие очерки, был добрым пророчеством для ее расцветающих литературных надежд. Но… но… Аня снова взялась за свое зеленое платье и еще раз вздохнула.

Когда на следующий день Гилберт пришел в Зеленые Мезонины, Аня уже ждала его, свежая, как рассвет, и сияющая, как звезда, несмотря на затянувшееся допоздна веселье предыдущего вечера. Она надела зеленое платье — не то, в котором ходила на свадьбу Элис, но другое, старое, которое, как однажды сказал ей Гилберт на каком-то университетском вечере, особенно нравилось ему. Оно было именно того оттенка, который лучше всего подчеркивал великолепный цвет ее волос, звездную серебристость глаз а и напоминающую ирис нежность кожи. Гилберт, поглядывая сбоку на Аню, пока они шли по тенистой лесной тропинке, думал, что она никогда не выглядела прелестнее, чем в этот вечер. Аня же, поглядывая сбоку на Гилберта, думала, что со времени болезни он выглядит гораздо старше. Казалось, что он навсегда оставил отрочество позади.

И день был чудесный, и дорога. Аня почти огорчилась, когда они дошли до сада Эстер Грей и сели на старую скамью. Но там тоже было красиво, совсем как в тот далекий день весеннего пикника, когда она, Диана, Джейн и Присилла впервые нашли этот сад. Тогда он был восхитителен в убранстве нарциссов и фиалок, теперь все вокруг усеяли голубые астры, а в углах полуразрушенной каменной ограды зажег свои факелы золотарник. Через лес из березовой долины все с тем же давним очарованием доносился веселый зов ручья. В теплом воздухе звучал отдаленный рокот моря. За садом тянулись поля в обрамлении изгородей, выбеленных солнцем за многие годы до серебристо-серого цвета, и длинные холмы, окутанные тенями осенних облаков. С порывами западного ветра вернулись и давние мечты.

— Я думаю, — сказала Аня тихо, — что край, где сбываются мечты, — там, в легкой голубой дымке над той маленькой долиной.

— У тебя есть неисполнившиеся мечты? — спросил Гилберт.

Что-то в его тоне — что-то, чего она не слышала с того злополучного вечера в садике Домика Патти — заставило ее сердце неистово забиться. Но ответ ее прозвучал легко и быстро.

— Конечно. У каждого они есть. Нас не устроило бы такое положение, когда все наши мечты оказались бы вдруг исполнившимися. Мы были бы все равно что мертвы, если бы у нас не оставалось ничего, о чем можно мечтать… Какой восхитительный аромат источают эти астры и папоротники под лучами опускающегося солнца. Хорошо бы мы могли видеть запахи, так же как обонять их. Я думаю, они были бы очень красивы.

Но Гилберта было не увести этим в сторону.

— У меня есть мечта, — заговорил он неторопливо. — Я не расстаюсь с ней, хотя мне часто кажется, что она никогда не осуществится. Я мечтаю о своем доме, где был бы уютный очаг, кошка, собака, шаги и смех друзей… и ты !

Аня хотела ответить, но не могла найти слов. Счастье нахлынуло на нее, словно теплая волна. Оно почти испугало ее.

— Два года назад, Аня, я задал тебе вопрос. Если бы я снова задал его сегодня, ты дала бы мне другой ответ?

Аня все еще не могла заговорить. Но она подняла глаза, сияющие восторгом всех бесчисленных поколений влюбленных, и на мгновение взглянула в его глаза. Ему было не нужно никакого другого ответа.

Они оставались в старом саду, пока в него не прокрались сумерки — нежные и сладкие, какими, должно быть, были сумерки в Раю. Нужно было так много обсудить и напомнить друг другу — о том, что было сказано, сделано, услышано, обдумано, прочувствовано, правильно или неправильно понято.

— Я думала, что ты любишь Кристину Стюарт, — сказала Аня с таким упреком в голосе, словно сама никогда не давала ему все основания полагать, что любит Роя Гарднера.

Гилберт по-мальчишески весело рассмеялся,

— Кристина еще до приезда в Кингспорт была помолвлена с кем-то в ее родном городке, Я знал это, а она знала, что мне это известно. Когда ее брат кончал университет, он сказал мне, что его сестра приедет в Кингспорт в следующую зиму, чтобы продолжить свое музыкальное образование, и попросил уделить ей немного внимания, так как у нее нет знакомых в городе и он боялся, что ей будет очень одиноко. Я исполнил его просьбу. А потом Кристина понравилась мне. Она одна из приятнейших девушек, каких я знаю. Мне было известно, что университетские сплетники приписывают нам влюбленность друг в друга. Но меня это не волновало. Ничто не имело для меня большого значения, после того как ты сказала, что никогда не полюбишь меня. Не было никакой другой девушки… не могло быть никакой другой девушки для меня — кроме тебя. Я всегда любил тебя — с того самого дня, когда ты разбила свою грифельную дощечку о мою голову!