Солнце стояло высоко над головой. Уэстон торопливо пересекал лужайку в Гайд-парке. По иронии судьбы он как раз торопился на встречу с людьми, которые, как он надеялся, помогут ему получить пост в Комиссии по делам бедных. Об освободившемся месте было объявлено сегодня, и решение о назначении должно было быть принято в течение нескольких дней.

— Уэстон! — позвал Марк.

Уэстон замедлил шаг и с удивлением обернулся. При виде Марка его лицо приняло кислое выражение; брови чуть приподнялись, а уголки губ, наоборот, опустились.

— Сэр Марк. — Удивительно, но в его устах это прозвучало как оскорбление. Хотя после всего, что рассказала об этом человеке Джессика, любые его слова могли показаться Марку оскорблением.

Он подошел ближе.

— Я слышал, вы интересуетесь местом в комиссии.

Уэстон нахмурился и сложил руки на груди. Вокруг прогуливались люди, и Марк знал, что его появление непременно привлечет чье-нибудь внимание. На самом деле он даже рассчитывал на это. Он чувствовал себя на удивление спокойно, как корабль, который отдался на волю волн.

— Какое вам до этого дело? — презрительно бросил Уэстон.

Марк улыбнулся:

— Просто хочу заверить вас, что я сделаю все возможное, чтобы вы его не получили.

— Вы… самодовольный ханжа. Хотел бы я посмотреть, как вы меня остановите.

— Прошу прощения. — Марк понимал, что терять спокойствие еще рано. — Как вы полагаете, не заинтересует ли кого-нибудь тот факт, что вы заплатили женщине, чтобы она меня соблазнила? Эта деталь послужит занятным дополнением к статье, что была напечатана в газетах пару дней назад. И не повлияет ли это на вашу репутацию?

— Я… — Уэстон судорожно сглотнул. — Вы не сможете это доказать. То есть я не понимаю, о чем вы, — тут же поправился он.

— О, я мог бы это доказать, — беспечно заметил Марк. Конечно, мог бы… но он знал, что этого не сделает. Меньше всего на свете ему хотелось привлекать всеобщее внимание к Джессике; и кроме того, в глазах общества это навсегда соединило бы ее имя с именем Уэстона, а это было бы ужасно. — Как вы думаете, какое влияние на людей вы будете иметь, если все узнают ваше истинное лицо? Лицо труса, который нанимает женщину, чтобы обделать свои грязные делишки. Да к тому же бесчестного труса, настолько подлого, чтобы еще и обмануть ее в конце?

Уэстон шагнул вперед. Его руки сжались в кулаки.

— Я не трус. Не советую вам начинать драку, сэр Марк. Считайте, что я вас предупредил.

— Конечно нет. — Марк безмятежно улыбнулся. Начинать драку он не собирался. — Воображаю, как вы напуганы. Не очень-то легко изображать из себя сильного мужчину, когда имеешь дело с кем-то соответствующим тебе по размерам.

Его спокойствие было не более чем тонким слоем, под которым бушевал океан ярости. Время вдруг остановилось. Марк видел, как лицо Уэстона искажается от злобы, как он медленно, словно во сне, выбрасывает вперед кулак. Он мог бы легко уклониться — ему казалось, что кулак летит в его лицо целую вечность.

Но он не хотел уворачиваться. Весь Гайд-парк должен был увидеть, что Уэстон напал на него первым. Марк был в таком бешенстве, что едва почувствовал удар. Его голова запрокинулась, и он вдруг понял, что лежит на земле. Прямо над ним шелестели зеленые ветки дерева; сквозь листву мелькало ослепительно-голубое небо. Вокруг раздались встревоженные крики; со всех сторон уже спешили люди.

Марк легко вскочил на ноги.

— Я регулярно занимаюсь боксом, — заявил Уэстон. — И стрельбой тоже. Я же говорил — не стоит начинать со мной драку.

— А я вот совсем не занимаюсь боксом, — возразил Марк. Он спокойно стоял на месте, в отличие от Уэстона, который принял боевую стойку и пружинил на носках. — И я не хотел начинать драку… но очень надеялся, что у меня будет возможность ее закончить.

Марк действительно не занимался боксом. Он не видел особого смысла в этом виде спорта, особенно с новыми правилами, которые сделали кулачные бои более цивилизованными. Но он провел несколько месяцев на улицах Бристоля и учился драться в гораздо более жестких условиях, чем Лондонский призовой ринг.

Поэтому когда Уэстон попытался ударить его во второй раз, Марк с легкостью отклонился в сторону, поймал его руку и дернул. Уэстон потерял равновесие и по инерции свалился на землю. Пока он пытался прийти в себя, Марк небрежно оперся о дерево.

— Ты обманул меня! — Уэстон ошеломленно потряс головой. — Это нечестно! Я все равно сильнее.

Он поднялся; его лицо все еще хранило удивленное выражение. Однако улыбка Марка снова привела его в ярость. Уже через мгновение Уэстон опять бросился на него. Марк тем не менее совсем не собирался боксировать. Уэстон был действительно силен, он быстро двигался и был полностью сосредоточен на атаке. Именно это его и подвело. Когда Уэстон сделал выпад, Марк ушел влево, схватил его за руку и заставил совершить полный поворот вокруг своей оси, так что Уэстон с размаху врезался в дерево, не успев даже защитить лицо.

Люди вокруг ахнули.

Марк даже не сбился с дыхания.

Уэстон, шатаясь, снова встал на ноги. Он осторожно коснулся своего разбитого рта и выплюнул на ладонь зуб. Несколько секунд он просто таращился на него, как будто не верил своим глазам, затем поднял голову и посмотрел на Марка.

— Ты грязный ублюдок, — пробормотал он и кинулся на Марка в третий раз.

Теперь он был осторожнее. Но тем не менее, когда он прыгнул вперед, Марк обошел его сзади и нанес короткий удар локтем в шею. Уэстон стал валиться на землю; Марк снова поймал его за запястье и с силой дернул. Он почти услышал хруст, когда рука Уэстона вывернулась под неестественным углом: Марк выбил ему плечо.

Следовало отдать его врагу честь — он сумел сдержать крик, хотя его лицо искривилось от боли.

— Сдаюсь, — прохрипел он. — Сдаюсь. Честное слово. Я все понял… — Он побледнел и прислонился к дереву.

Марк сделал шаг вперед.

— Честное слово, сэр Марк! — Уэстон говорил очень тихо, почти шептал. — Я сдаюсь. Вы победили.

Марк вдруг припомнил последний раз, когда он вот так же потерял голову от гнева. Это случилось в Итоне. Забияки окружили его со всех сторон; они не давали ему прохода, и он вышел из себя. Он измолотил их в труху и не остановился даже тогда, когда они стали молить о пощаде. Много лет он чувствовал себя виноватым за эту вспышку и не давал волю своей ярости. Он боялся, что станет похожим на мать.

Но теперь, глядя на скорчившегося Уэстона, Марк внезапно понял одну важную вещь. После того как он избил тех мальчишек, он не прикоснулся ни к кому и пальцем. Ему было нечего стыдиться и не в чем раскаиваться. Выражение «праведное негодование» было придумано не зря. И иногда остановить или наказать зло можно было только грубой силой. Поэтому он не стал, как обычно, запирать свой гнев за стеклянной стеной, а шагнул к Уэстону.