хранило молчание, только языки пламени заплясали чаще. — Никто не знает почему. Я слышала, это было сделано ради мести за потерянную жизнь. Некоторые люди говорят, что это было сделано для того, чтобы захватить контроль над миром в свои руки. Другие говорят, что это была война за жизни всех нас: землян, пахтов, гарнов. Единственное, в чем сходятся все истории, это в том, что Джинны начали войну и проиграли ее.

Джинн некоторое время молчал, и у меня возникло ощущение, что его внимание сосредоточено на чем-то другом. Я спросила себя, что еще это может быть, учитывая, что он заперт внутри короны вместе со мной.

— Мы нанесли первый удар, — в конце концов сказало пламя. — Но войну начали Ранд. Мы попросили их об одолжении, а они превратили это в оскорбление. Это был наш способ достижения мира, попытка создать что-то вместе. Что-то, что могло бы соперничать с рождением вашего мира. Что-то новое. Что-то необычное. Что-то, что принадлежало бы нам обоим, Джиннам и Ранд. Они высмеяли наш проект и оскорбили нас. Тогда мы поняли, что между нами не будет мира. Гармонии быть не могло. Началась война. Мы нанесли удар первыми, убив одну из них. Ее звали Юэстетан, Свет, и до ее смерти мы даже не знали, можем ли мы умереть.

Я почувствовала зуд глубоко в груди, как будто что-то скреблось у меня под ребрами, но я проигнорировала это, решив узнать правду о войне Джиннов с Ранд. Это было любопытство, но также и что-то еще. Я хотела узнать тайну. Я хотела узнать то, чего не знал никто в мире. Правду, которая была бы моей и только моей, если бы я не решила ею поделиться.

— На каждого из них, кого мы убивали, падал один из нас. Они наносили ответный удар, убивая нас, как и мы убивали их. Для таких, как вы, с вашими бессмысленными жизнями, сменялись поколения. Земляне прятались за своими каменными стенами, пока земля сотрясалась от нашей войны.

— Я видела шрамы, которые ваша война оставила в мире, — сказала я.

Пламя засмеялось, горько потрескивая умирающими углями:

— Нет, не видела. Наша война не оставила шрамов. Она изменила Оваэрис. В конце концов, некоторые из нас начали уставать от войны. Мы видели, чем она должна закончиться — взаимным уничтожением. Ранд, конечно, тоже это заметили и составили свои собственные планы. Что касается нас, то некоторые из нас попытались вырваться из этого замкнутого круга. Вот так и появилась моя корона. Я создал это место, реальность за пределами этого мира, чтобы избежать законов, которые навязал нам ваш мир. Я бежал сюда, спасаясь от сражений и коварных махинаций Ранд. Я был не единственным. Кератолл, Ученый, поселился в книге. Генеус, Путеводный свет, убежал в лампу. Аэролис, Изменчивый, был самым смелым из нас и поселился в самом сердце До'шана, подчинив город своей прихоти.

— А ты, Вейнфолд, выбрал корону из огня?

Языки пламени засмеялись и превратились в ослепительное сияние:

— Вейнфолд, Вечный. И корона была сделана из дерева до того, как я сделал ее домом для своей реальности.

— И все же война закончилась. Столетия назад. Все верят, что Джинны проиграли. Все думают, что вы все мертвы. Так почему бы тебе не выйти? — Я снова кричала, перекрывая рев пламени.

— Потому что не могу. Я здесь в ловушке. Все мы разделяем между собой силу Джиннов. По мере того, как все больше нас погибало, наша сила ослабевала. Я попытался уйти, как только закончилась война, но у меня больше нет сил вырваться из этой тюрьмы, которую я сам создал. Я застрял здесь навечно. — Пламя повернулось ко мне и стало сильнее. — Но, благодаря тебе, я снова обрел свою меру свободы. С твоим телом я закончу то, что мы начали так давно, и сотру с лица земли последнюю Ранд.

Я почувствовала, что зуд усиливается, и схватилась за грудь, морщась от дискомфорта и боли:

— Что ты имеешь в виду?

Пламя засмеялось, как будто в ревущий костер подбросили слишком много топлива:

— Твой разум здесь, маленький землянин, но твое тело все еще там, моя корона находится на твоей голове. Теперь оно принадлежит мне. Я должен не забывать его кормить. Последнее тело умерло всего через несколько дней, потому что сильно ослабло.

Я попыталась проснуться. Я хотела вернуться в свое тело, но не могла. Я не знала как. Меня охватила паника. Думаю, это можно простить, по крайней мере, до некоторой степени. Может быть, я была ранена за гранью исцеления и находилась на пороге смерти, но мое тело принадлежало мне. Мысль о том, что Джинн разгуливает в моей шкуре, вызывала у меня дурноту. Какие разрушения он может вызвать от моего имени? Какой ущерб он может нанести тем, кого я люблю? Не только моим друзьям: Хардту, Тамуре, Имико. Сильве. Нет, не только им. Джинн намеревался перенести войну в Ро'шан, убить Ранд. И Кенто была где-то в этом городе. Моя дочь, хоть она и была потеряна для меня, все равно оставалась моей дочерью, и я не собиралась позволить Джинну причинить ей вред. Я не могла. Я не могла умереть, зная, что бог использует мое тело, чтобы уничтожить того, кого я любила больше всего. Я должна была это остановить. Каким-то образом я должна была вернуть себе контроль над телом.

Зуд стал еще сильнее, превратившись в холодное копье боли. Я, шатаясь, двинулась вперед, приближаясь к пламени Джинна, несмотря на жар. «Нет! — закричала я ему, схватившись за грудь. — Я не позволю тебе…» Боль стала такой сильной, что я рухнула на колени, пытаясь вздохнуть. У меня ничего не вышло. Я умирала.

Моя тень росла подо мной, становясь черной, как смоль, и растекаясь, словно вода, вокруг моих ног. Затем боль ослабла, когда этот сгусток тени отделился от меня и превратился во что-то древнее и ужасное.

Глава 30

— Кошмар! — Джинн каким-то образом превратил это слово в убийственное обвинение.

Сссеракис поднялся из тени, черный бесформенный силуэт, казавшийся таким неуместным на фоне огненного пейзажа. Ужас не столько обретал форму, сколько содрогался, словно не мог определиться со своим внешним видом. Признаюсь, я испытала облегчение и радость, увидев Сссеракиса. Ужас безжалостно терзал меня, питался моими страхами, вызывал у меня гнев, чтобы напугать других, но мне его не хватало. Мне не хватало его общества, его холодной уверенности. Его силы.

Пламя Джинна становилось все ярче, пока я не почувствовала его жар