– Если бы можно было прожить жизнь заново, – вздохнула она, – я наделала бы тех же глупостей… Но гораздо раньше!

Ноги Джослина затекли под тяжестью малыша. Но он не позволял себе шевельнуться. Если Огден проснется, глю-ук и buona fortuna сделают ручкой, это точно. Северио раздал. Джослин получил карту… и волосы на его голове встали дыбом.

Теперь у него был полный стрит-флеш, и только при очень большом невезении она могла его обыграть. Если, например, у нее роял-флеш, что теоретически возможно, но крайне маловероятно.

– ОК, – медленно произнес Джослин, чеканя каждую букву. – У меня больше нет шоколадок. Поэтому я ставлю… Я ставлю мое пребывание здесь. В «Джибуле».

Он вытер пальцы и уперся ими в край стола, чтобы никто не видел, как они дрожат. Под тяжеленькой попкой Огдена в коленях уже кишели мурашки.

– ОК, – повторила Артемисия, вдруг оживившись.

Атмосфера сгустилась, хоть ножом режь. Джослину казалось, будто он стоит на краю утеса под штормовым ветром.

Истер Уитти со вздохом открыла две пары. Артемисия нарочито медленно выложила свои карты веером. У нее была отличная сдача: каре. Но… не роял-флеш! Джослин бесшумно выдохнул и небрежно кинул на стол свой стрит-флеш.

Старуха и бровью не повела. Не спеша затянулась сигариллой, выдохнула на него дым. Он заслонился растопыренной рукой, сдерживая кашель.

– Удача переменчива, – протянула она самым что ни на есть ласковым голосом. – Везет в картах… не везет в любви.

Стрела попала в цель и пронзила Джослина улыбкой Теодоры Беззеридес. Старая сова знала, куда уколоть.

Северио Эрколано сиял всеми золотыми зубами. Он приложился пылким поцелуем к ручке Артемисии и шепнул Джослину:

– Если хочешь увидеть радугу, пережди дождь.

Он проиграл. Артемисия проиграла. Он щедро плеснул себе бурбона, чтобы отметить этот явный знак их buona fortuna в любви.

– Аккуратней с этим, Эрко, – прошелестела Артемисия. – Там есть и вода.

Силас наклонился к Джослину и дал ему тычка в бок.

– Ну вот, ты остаешься с нами. Ты так и так бы остался. Кто бы тебя отпустил? Не правда ли, миледи?

– Иди к черту, – фыркнула Артемисия, но улыбнулась дружелюбно.

Она встала и поставила на виктролу пластинку Дика Пауэлла.

I’m goin’ shopping with you…

To buy a dress or two… and a new chapeau.

От общей суеты проснулся Огден. Он огляделся, сгреб со стола пятьдесят долларов, сковырнул фольгу и умял шоколадку в один присест.

– Покер, – отчетливо выговорил он и, соскользнув с колен Джослина, схватил за ухо № 5.

* * *

Это было в Мидтауне, и местечко оказалось добродушно-веселым и простоватым, обычно Шик бежала от таких как от чумы.

Народу было много, пахло сосисками, водкой и потом. Очень знакомым потом – так пахли родители Шик, когда возвращались после двенадцати часов каторжной работы на апельсиновой плантации.

Едва войдя в «Полиш Фолк Холл» в своем красном вечернем платье и маленькой бобровой накидке, смешавшись с толпой, где, казалось, все друг друга знали и где она не знала никого, Шик поняла, что ей здесь не место. Тем не менее, стараясь держаться непринужденно, она направилась к бару.

– Halo! – приветствовал ее бармен. – Jak sie masz?

– Добрый вечер, – поздоровалась она. – Вы знаете Уайти?

Имя пришлось повторить дважды, но ответом была лишь недоуменная мимика. Шик спросила еще двоих или троих, тоже безрезультатно. Она села в уголке, хмуря брови. Уайти, однако, ясно дал понять, что часто здесь бывает.

Молодой человек в коричневом костюме с оранжевым галстуком заговорил с ней по-польски. Она поняла, что он приглашает ее танцевать. На шахматной плитке в центре зала отплясывали неистовую польку. Шик покачала головой, но юноша настаивал и в конце концов, бесцеремонно обхватив за талию, увлек ее в танец.

Ее кавалеру было лет двадцать, на вид славный малый, волосы ежиком, чуть приплюснутый, но симпатичный нос, пухлые губы.

Она станцевала с ним три польки, мазурку, вальс. Полы красного платья развевались вокруг ее ног, задевая порой ноги кавалера. Они смеялись, ничего друг другу не говоря, и совсем запыхались. Шик и подумать не могла, что ей будет так весело на этих допотопных танцульках.

– Ты… выпить со мной? – спросил он после очередного танца.

У него были светлые глаза, как почти у всех здесь. Она отказалась.

– Есть?

Она опять отказалась – героически, потому что в последний раз толком ела за завтраком, рано утром, еще до профессионального показа. Ржаное печенье в «Украинской чайной» не в счет…

– Вы знаете Уайти? Уайти? – повторила она несколько раз. Ее танцор надулся. Если сказать, что она ищет светловолосого и голубоглазого молодого человека, ее здесь засмеют. Да и как сказать «светлые волосы» и «голубые глаза» по-польски? Шик выдохлась и сделала знак партнеру, что хочет отдохнуть. Он ушел танцевать с другой. Она обернулась и увидела Уайти.

Он сидел в сторонке на табурете за высоким столиком и разговаривал с рыженькой курносой девушкой.

Шик глубоко вдохнула.

– Добрый вечер, – сказала она, шагнув к нему.

Молодой человек прервал разговор, обернулся. Если он и удивился, то умело это скрывал.

– Добрый вечер, – поздоровался он. – Как вы сюда добрались?

– Без особых трудностей.

Но с нетерпением, добавила она про себя. Всё вдруг стало простым и понятным. Как эта кафешка. Она была там, где хотела быть с тех пор, как рассталась с ним и юным Конигсбергом в «Украинской чайной». Шик кивнула рыженькой девушке, та улыбнулась в ответ, открыв хорошенькие мелкие зубки, и соскользнула с табурета. Она отошла, но прежде ее рука пробежалась мимолетной лаской по рукаву Уайти.

– Она могла остаться, – заметила Шик, радуясь, что оказалась с ним наедине. – Я никого не гоню.

– Сарина очень чувствительна. Прошу вас, садитесь.

Он показал на свой стакан чая, посмотрел вопросительно. Она кивнула. Так же молча, жестом, он сделал заказ официанту.

– А вы? – спросила она. – Ваши чувства я затронула?

– Нет.

Полька сменилась венским вальсом, нежным и плавным. Он успел побриться после «Украинской чайной» и переоделся в белую рубашку с пастельным галстуком. Шик ощутила досаду. Ну ни дать ни взять рабочий в свой законный выходной. Ей были слишком хорошо знакомы такого рода ритуалы. Решительно, Уайти воплощал всё, чего она избегала.

– Вы любите славянскую еду? – спросил он.

– Возможно, – неуверенно кивнула Шик. – Я с ней незнакома. А вы поляк?