– Нужно раскрасить пса в бою. Для завтрашнего похода.

Ошеломлённый юноша едва не выронил хлеб из рук.

– Какого похода?.. – промямлил он.

Его сердце вздрогнуло, внутренности сжались, холод отчаяния пронзил насквозь. Санира, конечно, сразу понял, к какому походу готовится Мадара. Это было так страшно – то, что даже его собственный отец собрался идти на лесных!

– Против дикарей, – кратко ответил мужчина. – Ты что, забыл, что ли?

– Но ведь нашли зажигательные стрелы! – воскликнул Санира. – Во всём виноваты змеепоклонники! При чём здесь лесные!

Как мир дошёл до этого?! Как случилось, что среди растерянности и волнений, разговоров о злодеяниях, ощущения собственной обречённости, борьбы за выживание родилось охватившее умы всего Города желание лить кровь? Кровь тех, с кем много лет делили Лес, Реку, весь мир? Кровь людей, виновных во многих проступках, но не в тех злодеяниях, за которые их осудили? Как можно одновременно понимать, что другой человек не сделал ничего плохого, и требовать его смерти?

– Змеепоклонники сожгли Город, – спокойно, будто втолковывая малолетнему карапузу, проговорил Мадара, – а Радигу умертвили лесные!

– Лесные! – Санира не знал даже, как выразить своё возмущение. – Лесные! Да при чём здесь лесные? Зачем им Радига? Зачем им повязывать гадюк ему на руки и ноги? Зачем вкладывать в череп тряпку с изображением бога-Змея? Зачем разводить тринадцать ритуальных костров?!

И как к лесным могло попасть орудие умерщвления, его собственный каменный шар, украденный на центральной площади Города?

– Да мало ли что творится в головах у дикарей! – пожал плечами Мадара, казалось, искренне удивлённый вырвавшимися у сына словами. – Они просто подделали своё лиходейство под змеепоклонников!

– Да откуда им, лесным, вообще знать о змеепоклонниках! Дикари и языка ведь не понимают! В Городе не появляются! С обычаями нашими не знакомы!

– Было бы желание… – пожал плечами Мадара.

Это действительно происходит! Юноша вдруг мысленным взором увидел Варами. Не в лучах солнца, как обычно. Не с развевающимися длинными волосами и сияющей улыбкой. Нет, она лежала мёртвая посреди разрушения, грабежа, хаоса. Её кровь лилась из разбитой ударом клевца головы, лицо исказилось до неузнаваемости, кожа и раскрытые в ужасе безжизненные глаза посерели, лишившись своих удивительных цветов…

Санира отступил от Мадары на шаг.

Это дурной сон! Отвратительное видение!

На глаза навернулись слёзы – от ужаса, от бессилия, от острого ощущения неправильности происходящего. Уже много лун, если не лет, Санира не позволял себе плакать, но сейчас глаза стали влажными, по щекам прокатилось несколько постыдных капель.

Нужно бежать к Гароле!

Но Санира сразу же отверг эту мысль. Что он сможет сказать старшему стражнику такого, чего тот ещё не знает? Как можно заставить передумать человека, который затеял поход, настаивает на нём, хочет его? Вопреки всем доводам – хочет…

Нужно предупредить лесных!

О сёстры-богини, предупредить врага, на которого твой собственный Город идёт войной! Если это не предательство, не измена, то что тогда? Дать чужим воинам знание, которым те воспользуются, чтобы умерщвлять твоих сородичей! Как жить, осознавая, что твои знакомые и друзья погибли из-за тебя!

Санира растерянно переводил взгляд с Мадары на лежащее у костра копьё и обратно.

В лучах заходящего солнца новый наконечник заиграл красными отблесками. Они струились, стекая на землю, будто кровь…

Юноша вздрогнул.

Нужно узнать, кто лиходей! Нужно предъявить его Гароле, и тогда тот будет вынужден отменить поход!

Санира бросился на улицу.

– Ты куда? – закричала ему в спину мачеха.

– Рарару побежал искать! – успокаивающе махнул рукой отец.

8

Дом Барири

– Сможешь мне помочь? – спросил Санира с полным ртом. Он на ходу дожёвывал свой кусок хлеба.

У ног, повизгивая, крутился Рарара. Ему не нужно было скрывать своей радости от встречи с Мизази. В отличие от Саниры.

– Что? – девушка не разобрала ни слова.

Санира перехватил её у самого дома, как раз на выходе. Мизази шла к колодезю.

– Сможешь помочь? – повторил юноша, глотая.

Она пожала плечами.

– Я хочу спросить богинь, кто сжёг Город и умертвил Радигу, – понизив голос и оглядываясь, выпалил Санира.

Мизази хмыкнула, едва сдержавшись, чтобы не рассмеяться. Её раскосые глаза сверкнули искрами света.

По случаю праздника сева все горожане провели день в полях, и стройка вперёд не продвинулась. Во всём Городе участки уже были огорожены колодами и закреплёнными между ними торчащими вверх брёвнами, но остовов вторых этажей ещё не ставили. Никто не сделал даже перекрытий. Эту ночь вновь предстояло провести под открытым небом, и уставшие за день жители Города грелись у костров, лениво переговаривались, занимались мелкими домашними заботами. Молодые небольшими группками сновали там и сям, затевая вечерние посиделки. Добровольцы, вызвавшиеся идти с Гаролой на лесных, проверяли оружие и накручивали боевые наконечники на древки стрел[31]. И только двое – Санира и Мизази – тихо шушукались у дома Барири, обсуждая неведомого злоумышленника.

– Наистарейшая уже спрашивала. И не у кого-нибудь – у самих сестёр-богинь!

– Ответа ей не дали. Правда! Она сама призналась.

Девушка недоверчиво поглядела Санире в глаза. Потом спросила:

– А сам спросить не можешь? Я тебе зачем?

– Я всё ещё считаюсь безымянным ребёнком, ты ведь помнишь? – произнести такие слова Санире было трудно. Ребёнок! Он, сильный взрослый мужчина с бородой – и вдруг ребёнок! Но богини в таких вопросах очень щепетильны. Да и Мизази таким способом уговорить было проще. – Ты уже прошла обряд. И ты… гм… женщина. Поможешь?

Девушка разглядывала Саниру, будто видела впервые. Потом улыбнулась.

– Ничего себе ребёнок!

И легко, одним движением, обойдя его, пошла к колодезю.

Ну хоть она считает его взрослым!

Санира бросился следом.

– Я взял с собой фигурку богини воды и немного хлеба в жертву, – сказал он, зачем-то показывая полотняный свёрток. Мизази шла на шаг впереди и, конечно, видеть узелок не могла.

– Немного! – передразнила, не оборачиваясь, девушка. – Просишь о многом, а жертвовать готов немногим. Думаешь, это понравится богине?

– У меня больше ничего нет, – сказал Санира растерянно. Голос его при этом неожиданно прыгнул вверх, взвизгнув детскими нотками.