Если, конечно, у него получатся еврейские рыдания.

Он тупо ковылял от главы к главе. «О четырехбуквенном имени Бога», «Об именах из двенадцати и сорока двух букв», «Семь философских доказательств вечности мира», «Анализ рассказа о Сотворении в „Пиркей де-Рабби Элиэзер“».

Но вот он встретил в тексте слово «обрезание» и сразу оживился.

«Касательно обрезания, — писал Маймонид, — я полагаю так, что одной из целей этого является сокращение числа соитий».

Он перечитал эту фразу еще раз. И еще раз. И… но, пожалуй, не стоит перечислять все разы. Каждое предложение Маймонида он перечитывал как минимум трижды, чтобы лучше уяснить смысл. Однако в данном случае дело было не в трудности понимания. Моисей Маймонид сообщал ему воистину поразительные вещи. По Маймониду, обрезание «умеряет чрезмерную похоть», «снижает половую возбудимость» и «зачастую уменьшает естественное удовольствие».

Подобные утверждения заслуживали того, чтобы перечитывать их многократно. Они помогали ему понять истинную сущность финклеров и их действительные стремления.

Среди множества мыслей, наводнивших голову Треслава, была и такая: не значит ли это, что он, Треслав, всегда получал больше удовольствия от секса, чем финклеры — чем Сэм Финклер? В школе Финклер хвастался своим обрезанием. «С такой штукой ты можешь наяривать до бесконечности», — говорил он. Тогда же Треслав ознакомился с нужной литературой и возразил, что Финклер лишился своей самой чувствительной части. И теперь Моисей Маймонид недвусмысленно поддержал мнение Треслава. Более того, Финклер не просто лишился самой чувствительной части — эта часть была изъята у него именно с той целью, чтобы он никогда не смог почувствовать того, что чувствовал Треслав.

Он вспомнил о Тайлер, бедняжке Тайлер, — выходит, он смог насладиться ею в большей мере, чем Сэм Финклер? Несомненно. И все потому, что он имел крайнюю плоть.

Однако значило ли это, что она получала с ним больше удовольствия, чем с Финклером? В ту пору он так не думал, помня давние слова Сэма: «Ни одна женщина не захочет притронуться к твоему стручку». Нежелание Тайлер повернуться лицом к нему во время любовных утех как будто подтверждало эти слова. Ну а вдруг то было не нежелание, а что-то вроде священного трепета? Может, она просто не решалась взглянуть на то, что доставляло ей столько наслаждения? Ведь большему удовольствию, получаемому им, по идее, должно соответствовать и большее удовольствие, получаемое ею. По той же идее, если обрезание «снижает половую возбудимость», то это должно распространяться на обоих партнеров. «Умерив чрезмерную похоть» в мужчине, оно умерит ее и в женщине, разве не так? Иначе зачем побуждать мужчину к «сокращению числа соитий», если женщина будет хотеть секса так же часто, как прежде?

Далее Маймонид утверждал, что женщине, переспавшей с необрезанным мужчиной, потом будет трудно с ним расстаться. Женщинам, переспавшим с Треславом, это было совсем не трудно, но тому могли найтись другие причины. А в начале каждой связи все шло как по маслу. «Ты ошибаешься, если думаешь, что я позволю тебе трахнуть меня на первом же свидании», — говорили они ему и позволяли трахать себя на первом же свидании. Возникавшие позднее проблемы были связаны с чем-то иным — скорее всего, с чем-то в его характере, — но не с его крайней плотью.

Треслав вдруг обнаружил в себе тайное могущество, о котором ранее не подозревал. Он был необрезанным. Необрезанным, с которым трудно расстаться женщинам.

Может, Маймонид имел в виду физическое разделение, когда необрезанный сильнее сцепляется с женщиной во время соития, как это бывает у собак? Или эмоциональное — когда ничем не умеряемая похоть необрезанного передается его партнерше?

Подумав, он решил, что Маймонид имел в виду и то и другое. В конце концов он сам необрезанный, так что ему лучше знать.

Оглядываясь в прошлое, он заново влюбился в Тайлер, теперь уже уверенный, что она любила его гораздо сильнее, чем была готова признать. И она боялась смотреть на то, что пробуждало в ней столь великую страсть.

Бедная Тайлер. Она была без ума от него. Или, по крайней мере, без ума от его члена.

И бедный Треслав, в то время не обладавший этим сокровенным знанием.

Если б он только знал!

Ну а если бы знал, то что? Он не мог представить, что было бы тогда. Просто: если бы знал!

Но с этим открытием были связаны не только сожаления об упущенном. Было также волнительное осознание своего эротического могущества. Хепзибе повезло, это факт.

Если, конечно, ее однажды не утомит и не отвратит его ничем не умеряемая похоть. В таком случае она может потребовать его обрезания под этнорелигиозным предлогом.

3

Треслав позвонил Финклеру:

— Ты читал Моисея Маймонида?

— И это причина твоего звонка?

— Ну, еще я хотел узнать, как у тебя дела.

— Спасибо, бывало и получше.

— А что с Маймонидом?

— Полагаю, и у него бывало получше. Читал ли я его? Само собой. Это один из источников моего вдохновения.

— Я не знал, что ты вдохновляешься еврейскими мыслителями.

— Ты ошибался. Он учит, как сделать мудреную мысль понятной для широкого круга. Он всегда сообщает больше, чем это кажется на первый взгляд. Мы действуем в одном ключе, он и я.

«Ну да, конечно, — подумал Треслав. — Достаточно сравнить его „Путеводитель растерянных“ и твой „Дунс Скот[103]и самоуважение: пособие для менструирующих“».

Но вслух он сказал:

— Что ты скажешь о его мыслях относительно обрезания?

Финклер рассмеялся:

— С этого бы и начинал, Джулиан. Что, Хепзиба настаивает на твоем обрезании? Я не буду становиться у нее на пути. Хотя, на мой взгляд, ты чуток староват для этой операции. Насколько помню, Маймонид категорически не советовал делать ее позднее восьмого дня жизни.

— Хепзиба вовсе не хочет, чтобы я это делал. Она любит меня таким, какой я есть. Тем более что, по Маймониду, обрезание ведет к сокращению числа соитий. Я же себя не ограничиваю.

— Рад это слышать. Только я не совсем понял, речь о Маймониде или о тебе?

— Речь не обо мне. Я просто хочу знать, что думает о теории Маймонида философ, действующий в одном ключе с ним.

— Может ли обрезание быть ограничителем секса? Да, если считать, что оно вызывает подсознательный страх, в том числе и перед сексом.

— А раньше ты утверждал, что оно позволяет трахаться до бесконечности.

— Я так утверждал? Это, наверное, было очень давно. Но если ты думаешь, что обрезание используется евреями прежде всего как средство подавления сексуальной активности, ты ошибаешься. Исторически оно связано с сексом не более, чем любой другой обряд инициации. Многие народы, помимо евреев, практикуют обрезание. Что тут действительно еврейского, так это трактовка обычая в стиле Маймонида. Живя в суровом Средневековье, он хотел бы видеть евреев более сдержанными в своих плотских желаниях и потому приписал обрезанию ограничительные функции. Но лично для меня оно никогда не выступало ограничителем.