Сенька Лупень, имбецил, с трудом освоивший две команды — «бить» и «не бить». «Гамлет хренов»;

Леха Бердников по кличке Шкаф, обыкновенный «вышибала», здоровый, как прозвище, исполнительный, как ишак, и такой же умный;

Петрик, нытик, задохлик, классический криворукий неудачник;

Ион — Лев Ионников — недоразумение, непонятно как получившее в руки оружие. Неврастеник и натуральный псих, с кучей комплексов и тараканов в голове;

Борька Саблезуб, или просто Зубик, — страшилище с дефектом челюсти — неправильный прикус, торчащие во все стороны кривые зубы, вечная ухмылка на скособоченном рыле. От одного его вида становилось тошно.

Брезгливо морщась при виде слюны, стекающей из никогда не закрывающегося рта Борьки, Маркус с горечью вспомнил о своем «обновленном» лице и вынес вердикт:

«Летающий цирк уродов».

Утешало одно: оставленная внизу, в засаде, восьмерка воинов была еще хлеще. Тевтон честно признался себе, что, формируя эту команду, он попросту избавился от самых убогих бездарей…

А ведь все это детки непростых родителей: в Бункер рядовым гражданам дороги не было. Вот тебе и элита в новом поколении! Вырожденец на вырожденце. Да и сами «венценосные» предки, из тех, кто пережил Черное лихолетье, давно лишились прежнего лоска. Отчаялись, опустились, а потом смирились, признали свое поражение… Деградация, обратная эволюция. Самые лучшие и сильные представители ушедшей цивилизации утратили человеческий дух, психологию победителя, мироощущение венца творения, сдались, прекратили борьбу за выживание. Немудрено, что их потомки — бесполезные, ни на что не годные выродки. Это упадок, за которым не будет никакого подъема. Вечная дорога вниз.

Зато как же выгодно на общем фоне смотрится Краснов — энергичный, сильный, стремительный! У него есть цель и огромное желание достичь ее любой ценой и любыми средствами. Вот где свет! Предстоящая война перемелет в пыль всю накопившуюся за годы гнусь и гниль — ела-бакам не выжить. Новый мир будет создан на их костях, но руками таких, как Краснов и он, Маркус! И очень жаль, что Генрих Вольф не с ними, — он ведь живой, настоящий. Генерала есть за что ненавидеть, но не уважать его — невозможно. Если старик в одиночку уничтожит отправленных истребить его восьмерых дегенератов, никакой фантастики в этом не будет, а будет торжество силы и природы, которая не терпит слабости и упадничества.

Из тяжелых раздумий Тевтона вырвал окрик пилота:

— Командир, к Поясу приближаемся!

Маркус прильнул к иллюминатору — пропустить вид запретного места он был не в силах. Вертолет стремительно летел навстречу серой, казавшейся непробиваемой монолитной стене. Тевтон поежился: пусть пилоты уже летали сквозь нее, пусть Краснов уверял, что на такой высоте аномальная зона угрозы не представляет, легче не становилось. Инстинкт самосохранения бушевал, моля немедленно вмешаться и увести винтокрылую машину прочь, подальше от загадочного гиблого Щорса, уйти от неизбежного столкновения…

Блондин пересилил страх и назло трусливому инстинкту заставил себя смотреть еще пристальней, еще внимательной — неотрывно и не мигая, до боли в напряженных глазах. Жизнь — это преодоление: фобий, чужой воли, самого себя, злого рока. А кто думает иначе, тот гниет заживо. В Бункере, на Ботанической, Чкаловской, на любой другой станции Большого Метро, если такие еще остались. Для безвольных, идущих по вялому течению бесконечных и одинаковых дней зомби все равно, где встретить свою смерть, ведь они перестали быть уже очень давно.

Запрет и Тайна — два сакральных слова, и сейчас железная птица, созданная руками сгинувших предтечей, нарушит запрет и пересечет неизвестно кем установленную границу. Какой момент! Сердце Маркуса затрепетало — ради таких мгновений и стоило ждать пятнадцать безумно долгих лет, ради этого и стоило лелеять ускользающую надежду, ради…

Тупой нос вертолета на полном ходу врезался в непроглядную тьму и легко погрузился в нее всем своим мощным телом. Команда «тевтонцев» вошла в пределы Пояса Щорса.

* * *

Генрих Станиславович отогнал подбежавших к нему на помощь девчонок и самолично отпер тяжелые двери гаража. Противогаз на лице надежно скрывал эмоции старика, однако быстрые, суетливые движения выдавали охватившие его эмоции: железный, твердолобый, каменный Вольф… волновался, словно юноша на первом свидании! «Волчицы» растерянно переглянулись: таким старого генерала им видеть еще не приходилось.

Из-за царящей в гаражном боксе темноты рассмотреть что-либо было невозможно. Однако любопытство загнало всю команду внутрь, а вперед всех легко и упруго вбежал разом скинувший пару десятков лет генерал.

Одновременно включилось несколько фонарей, их лучи жадно забегали в поисках сокрытых сокровищ и наткнулись на застывшую посреди бокса массивную железную махину. Грузовик! Вольф обхватил руками его блестящее от пушечного сала крыло и, нежно поглаживая круглые обводы, прижался всем телом к бездушному металлу. Никита застыла прямо на входе в этот «волчий храм», недоверчиво разглядывая преображающегося на глазах старика.

Генрих, переставший обниматься с капотом только минуты через три, с неимоверной осторожностью потянул дверь в кабину и с видом жреца, совершающего древнее таинство, забрался внутрь. Как мальчишка, он гладил огромный руль с непропорционально тонкими спицами, тихонечко касался набалдашника «кочерги» от коробки передач, умилительно ерзал и слегка подпрыгивал на старом, потертом сиденье. Одним словом, старик вел себя абсолютно неадекватно ни возрасту, ни чину, ни сложившейся тяжелой ситуации. Но верные «волчицы» прощали своему предводителю все странности. Однако лишь Вальке Мехсе удалось полностью и искренне разделить ребяческие восторги престарелого «мальчишки»:

— Ершень-поршень, это же армейский «Урал»! Легендарная машина — мощная, надежная и красивая, как наша жизнь… Генрих Станиславович. — Валя, забыв от потрясения о всякой субординации, вскарабкалась на пассажирское место и совершенно пьяным от счастья взглядом пожирала суровое убранство салона. — Грузовик ведь на консервации? Вы разрешите… можно мне… я ведь механик… механик-водитель. Правда, водитель только в теории, но…

Вольф прервал сбивчивую речь восхищенного солдата и голосом доброго волшебника из старых сказок провозгласил:

— Не просто разрешу. Я приказываю тебе, механик-водитель Мехлис, оживить эту крошку. Слишком долго она ждала своего часа.

Некрасивая, неизящная, с мужской фигурой и невыразительным, сереньким лицом нелюдимка Мехса завизжала так, что у генерала заложило уши. Если бы в эту минуту кто-то мог видеть выражение ее глаз, которые, казалось, светились даже сквозь толстые окуляры противогаза, он бы понял, что женщина вот-вот достигнет вершины экстатического наслаждения.

— Ну-ка, цыц, — посуровел генерал. — Отставить визги! Идем со мной.

Девушка осеклась и настороженно, но без лишних разговоров последовала за Вольфом.

— Посвети мне сюда. — Тон офицера вновь изменился, став загадочно-торжественным.