— Отец, что ты хочешь сделать?

— Я убью эту скотину сию же минуту. Скажи мне его кличку! Сейчас же!

Беатрис собиралась назвать Инситато и его наездника, Робишона де ла Гериньера, но не смогла этого сделать, потому что ее буквально разорвала боль в животе, такая сильная, как если бы ей ножом вспороли чрево, чтобы извлечь из него младенца.

Доктор сумел с помощью лауданума снять этот первый приступ боли, но был бессилен перед характерными проявлениями болезни, которые с течением времени становились все более частыми и мучительными.

— Если бы конь укусил ее не в шею, — говорил удрученный медик дону Леандро, — возможно, я мог бы что-то сделать. Но сейчас слишком поздно, инфекция поразила весь организм.

Беатрис де Касас умерла через двое суток после того, как ей был поставлен диагноз, — от удушья, вызванного параличом дыхательных мышц.

В церкви, залитой светом свечей, где Бетховену нельзя было появиться, поставили закрытый гроб, потому что столбняк наложил отпечаток на лицо девушки: оно застыло в сардонической усмешке, от которой бросало в дрожь.

Судьба распорядилась так, что Беатрис де Касас, женщина, вдохновившая Бетховена на самую революционную из его симфоний, умерла семнадцатого декабря. Сам композитор родился в этот день в 1770 году.

Еще двенадцать цифр. Именно они, по мнению судьи и судебного врача, отделяли Даниэля от сейфа со спрятанной в нем партитурой Десятой симфонии. В каком-то австрийском, возможно венском, банке Томас хранил бесценную рукопись, но как установить, о каком именно сейфе идет речь? Не хватало двенадцати цифр, которые теоретически должны были быть зашифрованы в татуировке на голове убитого музыканта и которые Даниэль Паниагуа, сколько ни думал, не мог расшифровать. А если судья и судебный врач ошибаются и часть шифра находится в другом месте, скажем, скрыта в другой татуировке? Быть того не может, ведь тело Томаса до последней складочки на коже осмотрела и обследовала целая команда патологоанатомов. А если убийца уже разгадал шифр и, завладев партитурой, уехал за тысячи километров? В таком случае все равно следует отыскать банк: служащие, возможно, дадут подробное описание внешности убийцы, и это поможет вернуть партитуру. День ото дня становилось все очевиднее, что до конца расшифровать нотную запись означает задержать преступника, обезглавившего музыковеда.

Выйдя из кабинета доньи Сусаны, Даниэль первым делом позвонил своему другу Малинаку, чтобы выяснить, не связана ли фамилия де Касас с Испанской школой верховой езды. Затем нажал кнопку голосовой почты и убедился, что получил два сообщения, на которые он стал отвечать по очереди. Сначала позвонил Умберто, чья свадьба с Кристиной должна была состояться через три дня:

— Получил твое сообщение, но, как всегда, ты не говоришь, в чем дело.

— Нас просили держать это в тайне, но ты мой друг, и я скажу тебе правду: Алисия приедет на свадьбу, а главное…

— Как? Она мне ничего не говорила, — перебил его Даниэль.

— Она хочет сделать тебе сюрприз.

— Значит, когда я увижу Алисию, мне надо прикинуться дурачком и сказать, что я не знал о ее приезде?

— О чем ты говоришь? Сюрприз не в том, что она приедет, а в том, что она собирается оставить ребенка.

Даниэль, у которого не было никаких известий от Алисии после их разговора о географических координатах, зашифрованных в татуировке, сначала решил, что друг его разыгрывает. Но тут же понял, что это не тот случай, когда Умберто стал бы шутить, и безоговорочно поверил.

— Когда она тебе сказала?

— Она сказала не мне, а Кристине. А я случайно снял трубку, потому что собирался звонить, не зная, что линия занята.

— А пол ребенка ты не узнал?

— Ты что думаешь, я информационное агентство?

— Я сейчас же ей позвоню.

— Не вздумай, ты меня подставишь.

— Я позвоню ей в любом случае, но не стану говорить, что все знаю.

— Хорошо, но если проболтаешься, заставлю тебя петь «Как прекрасна невеста» перед всеми гостями.

Попрощавшись с Умберто, Даниэль позвонил Алисии, и они проворковали около получаса, при этом она ни словом не обмолвилась ни о своем приезде в Испанию, ни о решении, которому суждено было изменить их жизнь.

— Увидимся в конце недели в Гренобле? — спросил Даниэль под конец разговора.

— Конечно, — ответила она. — Теперь твоя очередь лететь.

Даниэль был так взволнован приездом Алисии и ее решением оставить ребенка, что совершенно забыл о втором сообщении. Дурану пришлось позвонить ему через несколько часов. Он сердился, что Даниэль ему так и не ответил.

— Я был в суде и не мог позвонить раньше, — оправдывался Даниэль. — Знаешь, я буду отцом.

— В добрый час, — сказал Дуран, даже не дав себе труда изобразить восторг. Поздравил, словно Даниэль выиграл в лотерею. Он думал о другом.

— Мараньон организует в память Томаса другой концерт, и на сей раз мы оба официально приглашены.

— Когда?

— Завтра вечером.

— Так скоро? Импровизированный концерт?

— В высшей степени. Давать его будет Исаак Абрамович.

— Не может быть, — отозвался Паниагуа. — Абрамович играет завтра три последние фортепьянные сонаты Бетховена в Национальной аудитории.

— Он отказался играть, потому что директриса Аудитории не разрешила ему репетировать.

— Эта ведьма опять всех распугала.

Навязывая музыкантам свои жесткие графики и предъявляя непомерные требования, директриса Национальной музыкальной аудитории довела дело до того, что все больше знаменитостей отказывалось там играть.

— Мараньон, узнав, что Абрамович отказался, немедленно связался с его представителем и предложил ему двойную плату за то, что тот даст концерт у него дома.

— Три последние сонаты! Впрочем, на самом деле Мараньону, скорее всего, хочется услышать последнюю, Тридцать вторую. Это соната до минор, три бемоля на нотном стане, как в Десятой.

— Тебя от этого не бросает в дрожь?

— Ты имеешь в виду масонскую символику?

— Я имею в виду совсем другое. Мараньон убежден, что убийца еще не расшифровал татуировку. Возможно, завтра среди приглашенных будет человек, отрезавший Томасу голову.

Утром в день концерта инспектор Матеос получил письмо из Парижа с обратным адресом:

Billards Delorme

56, Rue des Filles de Sainte Geneviève-du-Mont[24]

Вскрыв письмо, Матеос убедился, что в нем дюжина любовных писем, адресованных Рональду Томасу испанкой, о которой Делорм упоминал при встрече несколько дней назад.