через мгновение уже догоняла Богдана с сыном. Ворота за спиной щелкнули замком, и стало хотя бы немного легче дышать.

А уже в салоне автомобиля сонный Андрюшка на ее руках, потирая глаза и ничуть не удивившись тому, что декорации, как и персонажи, сменились, спросил только главное:

— А где бабочка?

— Спит, — ответил ему Бодя, — по ночам надо спать. Особенно бабочкам.

— А-а-а, — протянул мелкий, прежде чем опять зарыться носом в плед.

Они и в дом его заносили спящим. И в кровать точно так же укладывали, не раздевая.

Юлька только сняла те самые носочки, чтобы пяткам не было так уж жарко. И тихонько проговорила, глядя на Андрюшу:

— Теперь жди. Он выспится. Подорвется в три часа ночи и нас поднимет.

— Это ты меня сейчас пугаешь? — рассмеялся Моджеевский негромко, как и Юлька.

— Предупреждаю. Нам придется его развлекать.

Она повернулась к нему и заглянула в его лицо.

— Ты угодил в эпицентр бабьей склоки, Моджеевский. Классическая и вечная проблема. Свекровь и невестка. Только у нас с отягчающими.

— Между прочим, в этот эпицентр я угодил твоими стараниями, дорогая, — ответил он, усевшись на полу у Андрюшкиной кроватки.

Она села рядом. Вытянула вперед свои бесконечные ноги в узких джинсах и проговорила:

— Заметь. Я предупреждала. Надо было смотреть, кого в дом тащишь.

— Надо было думать, когда от охраны отказывалась. Если бы ты не начала умничать, то ничего бы этого не случилось.

— Ах, так это была охрана, а не слежка!

— Я тебе еще тогда сказал, что за тобой присматривали, — терпеливо объяснил Бодя. — Именно из-за матери. Потому что от нее можно ожидать чего угодно. В чем мы сегодня и убедились.

Юлька улыбнулась и положила голову ему на плечо, пальцами найдя его пальцы, чтобы сцепить их в замок. И согласилась:

— Убедились. Но охрану не хочу. А частный сад хочу. В этот Андрея не верну.

— Заведем няньку, — невозмутимо сказал Бодя.

— А общение?

— Кого с кем?

— Андрюшки с другими детьми. Коммуникация!

— Ну если коммуникация… я подумаю.

— Да уж озадачься, дорогой, — хихикнула Юлька, а потом выдохнула весь этот день коротким словом: — Ка-пец.

Богдан скользнул ладонью по ее голове, пропустил волосы сквозь пальцы и принялся массировать ее затылок.

— Пошли, пока мелкий демон дрыхнет, сами развлечемся, — прошептал он, коснувшись губами Юлькиного уха.

— Картошку будем жарить? — хохотнула она.

— Грибов же нет…

— Да и черт с ними, сало было, — промурлыкала она, поворачивая голову так, чтобы его губы оказались на ее шее. — Голодный?

— Как зверь, — проурчал Бодя.

— Тогда пошли картошку чистить.

Юля вскочила на ноги и теперь уже ему протянула руку. Он принял ее, поднялся следом и притянул ее к себе за талию.

— Давай пропустим этот этап, — проговорил он, глядя Юле прямо в глаза, — и следующий тоже.

— И к какому перейдем? Прости, я теряю последовательность…

— Сейчас объясню, — самодовольно заявил Моджеевский, подхватывая Юлю на руки, — популярно…

Она оплела его шею и не менее самодовольно ответила:

— А правда, что секс — лучшее лекарство при стрессе?

— Проверим!

Картошку, к слову, они потом все-таки пожарили и блаженно наворачивали ее прямо со сковородки посреди кухни в первом часу ночи в прикуску с соленьями от Лены Михалны — тоже сразу из банки. Потом пили чай, потому что после соленого всегда хочется пить. А потом, согласно Юлькиному прогнозу, ложиться было уже поздно — все равно Андрей скоро проснется. Потому вылечив стресс, сгоняли калории.

Но, тем не менее, им повезло. Царевич не проснулся, решив в кои-то веки поддержать в доме тишину и покой, а их самих сморило сном в начале четвертого. В назначенное время зазвонили будильники. Сначала ее — без пяти семь, который она без лишних раздумий отключила. Потом его — ровно в 7:15. И он последовал Юлиному примеру. Только притянул ее к себе, зарылся носом в волосы и наплевал на то, что там на сегодня по плану: к черту всех, будет выходной.

… женщина перешагнула через порог

***

В 22:30 той же самой ночи ключ повернулся в замке, и механизм щелкнул, открывая дверь. Сначала на небольшую щель, в которую полился тусклый свет из подъезда. А потом шире, обозначив силуэт невысокой стройной женщины. Женщина перешагнула через порог, протянула руку, зашарив по стене внутри квартиры, и, найдя выключатель, зажгла лампу в прихожей. Женщина устало провела рукой по волосам и бросила на ближайшую полку клатч. Женщина подняла глаза и наткнулась на здоровенный чемодан и сумку у противоположной стены.

Женщина вздрогнула и негромко позвала вглубь квартиры:

— Сень? Ты дома?

— Добрый вечер, — сдержанно проговорил Коваль, показавшись в коридоре, и подошел к ней, чтобы помочь снять пальто. Она моргнула тщательно подкрашенными ресницами — свежеподкрашенными, потому что после оглушительных рыданий, которые душили ее, когда ушли дети, нужно было устранять последствия. Все устранить не удалось — лицо по-прежнему выглядело чуть отечным и потому на свой возраст. Только странно блестящие глаза казались неожиданно детскими. И сейчас эти глаза смотрели на Арсена Борисовича настороженно и будто бы ожидая удара.

— Прости, я сегодня поздно, — проговорила Нина Петровна и все-таки кивнула на чемоданы: — Это что?

— Мои вещи, — просто ответил Арсен Борисович, повесил ее пальто и, достав из тумбочки тапочки, поставил перед ней.

— Какие еще вещи?

— Какие есть. Тебе список озвучить?

— Ты же понял, что я спросила. Зачем ты…

— Капитулирую, — уныло хмыкнул майор.

Нина Петровна замерла, пропуская через себя даже не слово, а интонацию, с которой оно было сказано. И все еще не веря, проговорила:

— Я ничего не соображаю сейчас, Сень. У меня был тяжелый день… объясни, пожалуйста, толком.

— Тяжелый день? — уточнил Коваль, чуть вскинув брови, и кивнул. — Ну да, тяжелый… Ребенок где?

— У его родителей, —