Катрионе пришло в голову, что Мерид, пожалуй, испугалась бы всего этого, впрочем, сестра предпочла остаться в городе. Катрионе было не по душе оставлять ее там в одиночестве, но Мерид настаивала.

— Я хочу, чтобы ты была самой красивой невестой, какую когда-либо видел Лондон, — заявила она. — А без вас в доме будет тихо, и я смогу спокойно дошить платье.

Катрионе пришлось согласиться, тем более что с Мерид оставалось множество слуг, так что за ее безопасность можно было не тревожиться.

Толли ждал так много гостей, что Катрионе пришлось даже разделить комнату с тетушкой Эмилией. Однако это не доставило ей никаких неудобств — кровать была так велика, что на ней вполне смогли бы расположиться пятеро.

Благодаря Эмилии Катриона не стеснялась, оказавшись в окружении многочисленных знатных гостей. Пожилая дама говорила что-то девушке на ухо, и та, улыбаясь, забывала о смущении. Этот прием Эмилия уже использовала во время прогулки по Роттенроу. Встречавшиеся им люди так бесцеремонно глазели на девушку, что той хотелось где-нибудь спрятаться и поскорее вернуться домой. Заметив это, тетушка Эмилия предложила Катрионе представить, каким, к примеру, будет во-он тот надутый господин, если на нем останется лишь корсет, который он носит под фраком — что Эмилии было доподлинно известно. Представив себе эту картину, девушка захихикала, прикрыв лицо веером…

Подойдя к окну, Катриона залюбовалась прекрасным видом, открывавшимся на живописный, пышно цветущий сад, раскинувшийся за домом. Густые кусты были подстрижены и составляли лабиринт. Со своего места Катриона видела, как за кустами гости играли в кегли. Одна из сестер Толли объясняла детям, как бросать мячик сбоку, и те громко кричали от радости, когда им удавалось сбить сразу несколько кеглей.

Наблюдая за этим зрелищем, Катриона инстинктивно дотронулась рукой до живота, в котором зрела недавно зародившаяся жизнь. Она еще не сообщила Роберту, что сомнений уже не оставалось, потому что ей не хотелось, чтобы герцог женился на ней из-за глупого чувства ответственности за нее и за ребенка. Девушка понимала: цепляться за последнюю надежду нелепо, но почему-то ей хотелось верить в то, что все еще образуется.

Услышав знакомое мяуканье под ногами, Катриона опустила голову.

— Здравствуйте, мисс Мэтти, — серьезно произнесла она, взяв кошку на руки и почесав за ушком. — А я-то думала, что вы уже отправились на охоту за мышами.

Прочитав прощальное письмо полковника и осознав, что никогда больше не увидит его, Катриона еще больше полюбила Мэтти и старалась все время держать животное возле себя. Толли великодушно позволил девушке привезти Мэтти с собой. Мэтти спала рядом с Катрионой, а когда девушка читала или просто сидела в кресле, всегда сворачивалась клубочком у нее на коленях, словно напоминая о необходимости продолжать поиски. И Катриона с нетерпением ждала, когда сможет наконец вернуться в Россмори и перебрать оставшиеся книги в библиотеке, чтобы разыскать ту, в которой спрятана оторванная часть карты. Несмотря на то что в нынешнем положении ей не так уж нужны сокровища принца Чарлза, девушка не теряла надежды когда-нибудь обрести их.

Уверенность ей придавало и желание Роберта взяться за поиски, чтобы найти то, что так долго искали полковник и его отец.

Но перед тем как пускаться на поиски легендарного золота, перед тем как вернуться в Россмори, Роберт должен был узнать правду о пожаре. И возможно, на этот раз ему представится возможность приоткрыть завесу тайны.

Среди гостей, приглашенных в Дрейкли-Мэнор, был и лорд Кинсборо. Толли нарочно все подстроил. Оказавшись в одном доме с Робертом, Кинсборо непременно приложит немало усилий, чтобы уговорить его продать оставшуюся часть коллекции, и герцог сможет извлечь из этого какую-нибудь выгоду для себя, и, возможно, что-то в поведении или словах лорда натолкнет на мысль о том, как доказать вину злодея.

Впрочем, Толли устраивал пышный прием не только для того, чтобы герцог Девонбрук мог восстановить свою репутацию. Со слов Толли Катриона узнала, что блестящее общество весьма заинтересовано ее особой. Это показалось девушке довольно забавным, особенно когда Толли сообщил, как надо себя вести, чтобы прослыть оригинальной.

Девушку знали лишь в небольшом, тесном кругу, что вызывало безудержное любопытство света. Больше того, она была помолвлена с герцогом, замешанным в шумном скандале. Этого человека она спасла, помогла ему выбраться почти что из ссылки и так безоговорочно верила в его невиновность, что даже самые злые хулители герцога Девонбрука стали задумываться о том, что, возможно, его обвиняют в том, в чем его обвиняют сплетники. Ко всему прочему, эта девушка носила одежду темного цвета, хотя лондонские модницы появлялись на людях только в светлых туалетах. И так уж получилось, что благодаря темному платью да умению Мерид Катриона оказалась создательницей собственного, не похожего ни на чей, стиля. И что бы Катриона ни надевала на себя — будь то шляпка для верховой езды или изысканное бальное платье, — все ее туалеты непременно украшали кусочки сине-зеленой с белым шотландки — цветов семейства Макбрайан.

За короткое время, проведенное в Лондоне, Катриона сумела создать моду на шотландцев и все шотландское. Вскоре клетчатые шали стали украшать молочно-белые плечи столичных дам, а на их затейливых прическах появились клетчатые шляпки и беретики. Даже сейчас, глазея на развлекающихся гостей, Катриона заметила, что по крайней мере у двух мужчин под сюртуками виднелись жилеты из шотландки. Еще одно доказательство легкомыслия представителей бомонда. Отворачиваясь от окна, Катриона спросила себя, решились бы они надеть килты или нет.

Увидев стоящего в дверях герцога Девонбрука, Катриона вздрогнула.

— Роберт?

— Я тут кое-что нашел, — промолвил он, — и мне пришло в голову, что эта вещь, вероятно, дорога тебе.

В руках Роберт держал какой-то небольшой белый квадратик. Взяв его, девушка узнала свой носовой платочек — тот самый, что она обронила в ту давнюю ночь, когда пыталась выгнать герцога из Россмори. Катриона вопросительно взглянула на Роберта.

— Так ты знал, что это была я?

— Да, я догадался обо всем в ту же ночь, но не стал ничего говорить. Рассказывая мне о твоей матери, Мэри упомянула и об этом платочке. Прежде он принадлежал леди Кэтрин. Вот я и подумал, что ты, пожалуй, захочешь вернуть его себе.

Катриона удивленно смотрела на платок. Итак, ему все было известно; Роберт знал, что это она пыталась напугать его и выгнать из Россмори. Он обо всем знал и молчал! Но почему-то держал платок при себе. Надежда вновь ожила в ее душе.

— Спасибо, — прошептала девушка.

— Признаться, я пришел не только из-за платка, — вымолвил Девонбрук. — Я хотел потолковать с тобой наедине — до того, как начнется всеобщее веселье.

— Ну да, конечно, — кивнула Катриона. — Разумеется, — добавила она, опускаясь на стул и выжидательно глядя на своего жениха.

— Катриона, мне кажется, я понимаю твои чувства, — начал Девонбрук. — Сейчас тебе кажется, что ты перестала управлять своей жизнью. И мне очень жаль, что я оказался к этому причастным. Надеюсь, ты всегда будешь помнить, что я никогда не причиню тебе вреда. Я всего лишь беспокоился о тебе, о твоей безопасности, но так поступают все мужья. Мне и в голову не приходило, что ты будешь чувствовать себя узницей в нашем доме.