— Ну ладно, — уступила молодая женщина. — Только не говори ничего Шарлотте и Хансу. Мой отец жив! Жослин Шарден жив! Похоже, он узнал, что мама собирается замуж, и решил приехать.

— Господи Иисусе! — воскликнула домоправительница. — Но, глядя на тебя, я бы не сказала, что ты рада!

— Года два назад я украсила цветами его могилу. Я молилась за него, а он в это время жил где-то… Мирей, мне нужен кофе, джин и что-нибудь перекусить.

— Не нравятся мне твои мысли! Эрмин, у тебя теперь есть мать и отец — чем не повод для улыбок?

— Слишком поздно, — отрезала молодая женщина. — Лучше бы он приехал, когда я жила без родителей в монастырской школе. В канун Рождества я часами смотрела на улицу Сен-Жорж и верила, что вот-вот появится упряжка, которой будет править он, мой отец. Но она так никогда и не появилась. Я зла на него, Мирей, это сильнее меня. Но если бы даже я и хотела обрадоваться, это невозможно — он болен туберкулезом.

В нескольких фразах она рассказала домоправительнице, как познакомилась с неким Эльзеаром Ноле, который, по мнению докторов, был обречен на скорую смерть. Этот человек оказался Жослином Шарденом.

— Он не мог за это время выздороветь, — добавила она. — Думаю, он пришел, чтобы попрощаться. И я не хочу привязываться к нему, если скоро мне предстоит его потерять. Но маме снова придется страдать из-за него!

— Он — твой отец, и ты обязана его уважать, — отрезала Мирей.

— Но для меня он чужой! — возразила Эрмин и расплакалась.

Домоправительница встала, вытирая руки о фартук. В порыве искреннего сочувствия она притянула Эрмин к себе.

— Моя крошка, ты совсем извелась. Я вижу, как тебе плохо. Но надо быть сильной, волнения только начинаются, помяни мое слово! Свадьбы не будет, мсье Ханс упадет с небес на землю. А тебе нужно беречь себя. Думай о хорошем: скоро приедет Тошан, на Рождество у тебя родится чудесный малыш…

— Тошан! — повторила Эрмин. — Но ведь он привезет Талу! Мы пригласили мою свекровь на свадьбу! Это же катастрофа!

И молодая женщина еще крепче прижалась к Мирей. Доброе отношение и неизменная искренность той действовали на нее успокаивающе.

В кабинете Жослин, пользуясь отсутствием дочери, затронул деликатный момент их с Лорой раздельного существования:

— Я не хочу ничего скрывать от тебя, Лора, ты моя жена перед Богом. Я считал себя вдовцом и имел связи с другими женщинами. Их было немного. Но об одной, ее звали Алин — мир ее душе! — я должен упомянуть. Это была хозяйка пансиона, в котором я жил, когда работал на лесопилке, недалеко от Ла-Тюка. Она была вдовой и сдавала комнаты, чтобы хоть как-то заработать. Мы скрывали наши отношения: ни я, ни она не хотели вступать в брак. Алин часто кашляла. Она была больна туберкулезом, и от нее я заразился. Ты уже знаешь, что я болен, иначе не жил бы в санатории.

— Я не могу ни в чем тебя упрекнуть, Жослин. Я сама, когда у меня была амнезия, вышла замуж за Фрэнка Шарлебуа. И сейчас тоже готовилась к свадьбе.

— Ты любишь этого человека? — спросил он едва слышно.

Лора не знала, что ответить. Ей не хотелось причинять боль Жослину, и в то же время она пыталась разобраться, что именно чувствует к Хансу.

— Он стал для меня нежным, приятным и терпеливым спутником, — призналась она. — Когда Эрмин уехала, я чувствовала себя очень одинокой, мне нужно было общество. По правде говоря, она не уехала, а убежала, ты ведь не знаешь всей этой истории. Жозеф Маруа, который в то время был законным опекуном Эрмин, запретил ей выходить замуж за Тошана, вернее, за Клемана Дельбо.

— Что ж, я его понимаю, — сказал Жослин. — Признаюсь, узнав о замужестве дочери, я удивился. Но почему ты согласилась на этот неравный союз? Эрмин получила образование, она могла бы стать учительницей. И это кроме того, что у нее талант к пению! Наша дочь заслуживала лучшего!

— Жослин, я запрещаю тебе говорить так! Ты осуждаешь своего зятя, хотя почти не знаком с ним! Ты можешь сказать, что он перебивается с работы на работу, что он метис, и я соглашусь. Но человек он достойный.

Лора знала, что несколько месяцев назад ни за что не сказала бы такого. Сейчас же, стремясь быть справедливой, она сочла своей обязанностью защищать Тошана.

— Как бы то ни было, теперь он член нашей семьи, и я не советую тебе критиковать его в присутствии Эрмин, она непременно покажет свои коготки!

— Я не стану его критиковать. Она и так смотрит на меня как на постороннего, — с горечью отозвался он.

В эту же секунду молодая женщина постучала в дверь. Лора сразу заметила, что дочь плакала.

— Дорогая, иди ко мне! Что вкусненького ты нам приготовила?

— Это не я, а Мирей, — сухо ответила Эрмин.

— Жослин, теперь, когда наша дочь здесь, я хочу, чтобы ты сказал, кто похоронен на твоем месте, там, на севере. Ты думал, что это я, я же была уверена, что ты. Кто же тот несчастный или несчастная, что покоится в той могиле?

— Хм! Я понятия об этом не имею, — тихо ответил он. — Те края оказались не такими уж пустынными. Возможно, там свел счеты с врагом кто-то из золотоискателей. Анри решил, что это я пустил себе пулю в лоб, потому что нашел труп недалеко от хижины. Тело невозможно было опознать: у него не было лица, да и волки съели почти половину.

Это была ложь, однако он покорился желанию Талы оставить в тайне личность умершего. Заинтригованная, Эрмин спросила:

— Откуда вы это знаете? Кто вам сказал?

Пойманный врасплох, Жослин развел руками.

— Уезжая из санатория, я задавался сотней вопросов, — сказал он, вставая. — В Робервале я остановился в одном пансионе и случайно встретился в городе с некой Мелани Дунэ, которая когда-то жила в Валь-Жальбере. Она мне все это и рассказала. Люди любят делиться слухами… Поставь себя на мое место, Эрмин. Я хотел знать. Я увидел тебя и узнал, что моя жена жива. Моя Лора, которую я так долго оплакивал! Я чувствую, что ты не доверяешь мне, думаешь только о том, чтобы я поскорее ушел, но я здесь, чтобы все тайное стало явным. Можешь ли ты представить, каким кошмаром стала для меня жизнь? Я чуть было не убил женщину, которую обожал, чтобы не видеть, как она умирает, не видеть, что она потеряла разум! Сколько раз я порывался убить себя, когда узнал, что любовь всей моей жизни лежит под грудой камней и грубо сколоченным из досок крестом, не получив святого причастия!

Жослин был на голову выше Эрмин. Он слегка наклонился, во взгляде его читалось страстное желание оправдаться.

— И знаешь ли ты, почему я не повесился на первом же дереве? Скажи, ты это знаешь?

— Нет, — выдохнула молодая женщина, находящаяся под впечатлением этого порыва.

— Из-за тебя, моей дочери! Я еще надеялся, что однажды встречу тебя и расскажу трагическую историю твоих родителей. Эта мечта была единственным, что осталось у меня в жизни. Я старался держаться подальше от Роберваля, Шикутими и уж тем более от Валь-Жальбера, и слишком стыдился себя, чтобы пытаться что-то узнать о тебе. Я верил, что монахини позаботятся о тебе. Как горячо я молился! В глубине сердца я был уверен, что ты, по крайней мере, жива и получаешь образование. Сегодня я наконец тебя вижу, могу к тебе прикоснуться, просто протянув руку, но я понял, что ты меня ненавидишь. Господи, как же здесь душно!