Вечером Тим, как всегда, уехал на работу. А я позвонила Лене, подружке Юкио.

– Таня? – непритворно обрадовалась она. – Давненько тебя не слышала. Ты уже из отпуска вернулась? И когда в школе появишься?

– У меня отпуск официально заканчивается двадцатого августа, так что еще отдыхаю, – спокойно ответила я.

– Счастливая, – вздохнула Лена. – А мне через две недели на работу.

– Ну, это не так скоро! – рассмеялась я. – А ты ездила куда-нибудь? С Юкио, наверное?

Она замолчала. Потом, после довольно продолжительной паузы сказала:

– А ты ничего не знаешь?

– Что я должна знать? – равнодушно спросила я, хотя сердце забилось сильнее.

– Так Юкио вернулся в Наху. Насовсем! – неожиданно всхлипнула она. – И твой Степан уехал на работу по контракту в Токио. Еще неделю назад. Вместе и улетели. Ты когда приехала-то?

– Вчера, – спокойно сказала я. – И к тому же я со Степаном рассталась, так что не в курсе.

– Тогда понятно, – всхлипнула Лена.

– А чего ты ревешь? – спросила я, чувствуя облегчение и возвращающуюся радость.

– Так он же мне в любви признавался, – тихо сообщила Лена. – А как до дела, так я и не нужна ему оказалась.

– Лена, поверь, все, что ни делается – к лучшему, – уверенно заявила я. – Зачем тебе Япония? Ты там жить бы не смогла! Тем более в качестве японской жены.

– Да? – спросила она после паузы более спокойным тоном.

– Точно! – ответила я.

Из черной записной книжки с изображением красного дракона на обложке:

«Когда твоя мысль будет постоянно вращаться около смерти, твой жизненный путь будет прям и прост.

Бусидо – путь воина – призывает сражаться отчаянно, насмерть.

– Любого противника, с которым ты сражаешься, считай настолько сильным, что с ним не управятся и десятки людей, – сказал Наосигэ из рода Набэсима».

Ямамото Цунэтомо

«Наша жизнь формируется нашим разумом. Мы таковы, каковы наши мысли.

Страдание идет по стопам дурной мысли. Как колеса телеги следуют за волом, что тянет их.

Радость идет по стопам чистой мысли. Неотступно, как тень.

Ненависть никогда не покончит с ненавистью. С ней покончит только любовь».

«Дхаммапада»

В начале августа врачи сочли возможным выписать Лизу из клиники. Я поехала за ней на такси. Когда увидела ее худенькое большеглазое личико с горестно опущенными уголками губ, то чуть не расплакалась.

– Привет! – сказала я, невероятным усилием воли взяв себя в руки и безмятежно улыбаясь. – Хорошо выглядишь.

– Здравствуй, Таня, – тихо ответила она и оглянулась на провожающую ее медсестру.

– Подожди, – ласково сказала я и подошла к медсестре, протягивая ей коробку конфет.

– Спасибо, – сказала та и, понизив голос, добавила: – Следите, чтобы Лиза закончила курс. Таблетки у нее в сумочке. И если что, сразу нам звоните.

– Непременно, – пообещала я.

– Вы так быстро восстановились, – заметила медсестра. – Может, и Лизоньке поможете. Ведь она просто ангел! И за что?! – нервно воскликнула она.

Я с удивлением и легким раздражением заметила, как ее глаза увлажнились.

– Прощайте! – быстро сказала я. – И спасибо за все!

Мы вышли из клиники и сели в такси.

– А мы куда? – тихо спросила Лиза.

– Поживешь пока у меня, – строго сказала я. – А там разберемся. Подумаешь, в институт не поступила в этом году! В следующем поступишь.

Лиза хотела учиться в педагогическом на логопеда.

– А родителям скажешь, что на подготовительные курсы будешь ходить, – продолжила я. – А ты и будешь! Такие курсы обычно с октября начинаются.

Лиза всхлипнула, потом опустила лицо в ладони и горько разрыдалась. Я молчала, давая ей время успокоиться. Но таксист, мужчина лет сорока, не выдержал и обернулся. Потом посмотрел на меня.

– Ну чего ты, красавица, так расстраиваешься? – спросил он. – В институт, что ли, не поступила? Так это обычное дело! Сестра тебе дело советует.

При слове «сестра» Лиза опустила руки, глянула на меня сквозь слезы и впервые за долгое время улыбнулась.

Когда мы вошли в квартиру, Тим, как обычно в это время, еще спал. Я отвела Лизу в большую комнату и сказала, что она может жить у меня, сколько захочет.

– А ты где? – тихо спросила она, садясь на диван.

– Господи, Лиза! Это же трехкомнатная квартира! – засмеялась я. – Здесь ты, в спальне – я, а в кабинете один мой друг.

– Ты снимаешь? – еще тише поинтересовалась она.

– Это моя квартира, – ответила я и после паузы добавила: – Осталась от умершего мужа.

Когда Лиза осмотрелась, умылась и переоделась в предложенный мной сарафан, мы пошли на кухню и сели обедать. И тут появился сонный Тим, по своему обыкновению в одних трусиках-стрингах, которые абсолютно ничего не скрывали. Лиза поперхнулась щами, раскашлялась и убежала в ванную.

– Вот что, солнце мое, – сурово сказала я, – сейчас придется расхаживать по этой квартире в более приличной одежде.

– Да ладно тебе! – миролюбиво заметил Тим. – Могу и одеться. А это что за девочка-колокольчик?

– Я же тебе рассказывала о подруге. Это она. Зовут Лиза. Вот сегодня выписали. Пока поживет у меня.

– Ну, ты у нас просто мать Тереза! – сказал Тим и зевнул.

– Иди оденься!

Он вышел из кухни, крикнув у закрытой двери ванной:

– Извини, Лизонька, больше не буду!

Позже мы втроем пили чай с пирожными и болтали. В основном, конечно, болтал Тим, машинально пытаясь произвести впечатление на Лизу. Но я знала, что это у него отработанная манера поведения. И он строит глазки всем женщинам, от пяти до пятидесяти, даже не задумываясь. И почти все женщины на второй минуте знакомства падают жертвами его красоты и обаятельной артистичности. Но Лиза смотрела на него напряженно и улыбалась часто невпопад его шуткам. Скоро Тим заметил, что происходит что-то не то, и списал это на недавнюю болезнь Лизы.

– Ладно, девчонки, – сказал он, неожиданно вставая, – мне пора. До утра не ждите и ведите себя хорошо. Вернусь – проверю!

Он вышел из кухни, что-то весело напевая. Лиза проводила его грустным взглядом и неприметно вздохнула.

«Что ж, симптом неплохой, – подумала я, наблюдая за ней. – Только бы она не влюбилась в этого шалопая. А то уж больно он хорош!»

– А куда Тимур уходит? – спросила Лиза, подняв на меня распахнутые глаза.

Ее ресницы были такими длинными и черными, что казались подкрашенными.