— Там динамик с микрофоном, прямо в нём.

— А шнур, к телефонной сети подключиться?

— Он не нужен. Через спутник всё работает.

Ого! До чего дошла техника! Эдак скоро у каждого будет в кармане такой телевизор! Хочешь — с друзьями общаешься, хочешь — смотришь «Сумеречную зону». Домой к началу фильма можно будет не бежать! Вот это да!

Я покрутила коробочку. Телевизор телевизором, но что же там внутри? Верх и низ коробочки были плотно подогнаны друг к другу. Внутри ничего не скреблось, не шуршало, не перекатывалось. В целом посылка была нетяжёлой.

— Открывать тебе нельзя, — заметил Сталин. — Впрочем, ты и не сможешь. Коробка с секретом. Как ее открывать, я сообщу самому получателю лично.

— Товарищ Сталин… Вы меня простите… Но если там что-то такое… Что-то, что может навредить моей стране или…

— Не бойся, там не бомба. Да и вам уже ничто не навредит… Поздняк бояться…

— В смысле, вы нас скоро уничтожите?

— Да нет, конечно! Что, дурак я, что ли?! — буркнул Сталин. — Кем я народ свой пугать буду, если не будет Америки? Нет уж… Я не такой идиот, как эти ваши бравые ребята, которые героически придумали убить меня при помощи внушаемой девки-смертницы!.. Впрочем, и нам тоже поздно бояться… А, забудь!

— И всё же объясните…

— Нет, не стану. Твоя задача — передать эту коробку своему любимцу, причём сделать это по возможность без шума. Интервью не раздавать, с журналистами не драться, морду фотографам не подставлять…

— А если я откажусь?

— Тогда дам тебе орден Ленина, сообщу всем, что ты коммунистка и спасительница Сталина, а потом депортирую. Догадываешься, что с тобой будет дома?

— Догадываюсь…

— То же самое случится, если ты откроешь коробку или сломаешь её. Или вдруг решишь себе оставить. Мы отправим тебя в Америку максимально тихо, скажем, что арестовали по ошибке, что со взрывом ты никак не связана, была просто туристкой. Но если ты не оправдаешь моё доверие, все газеты мира сообщат, что Ава Симмонс разрушила план ЦРУ, спасла кровавого диктатора, а тот её за это отпустил… Ах, да, еще и отравила агента родной страны доверчиво выданным ей секретным ядом, который коммунисты из покойника добыли и теперь вот синтезируют!

— Получается, выбора нет?

— Получается, нет, — кивнул Сталин. — И потом, зачем тебе отказываться? Думаю, ты будешь только рада получить предлог, чтоб заявиться к своему этому самому…

Что правда, то правда… Тем более, что школу я закончила, в колледж не поступила, замуж не вышла, работы никакой не подыскала… Чем заняться? Разве только Элвиса преследовать.

— А когда я доставлю коробку, я буду свободна? Отдам — и смогу жить спокойно, забыть обо всём?

— Жить спокойно на этой планете уже вряд ли кому-то удастся… Но да. Я тебя уже больше не потревожу… Есть ещё вопросы?

— Есть. Товарищ Сталин, как у вас телек управляется по кнопке в подлокотнике? Это, что, телекинез? Или тоже через спутник?

— Там провод под полом протянут, — ответил генералиссимус.

63. Я гляжу на родину

После общения со Сталиным меня отвезли в какую-то квартиру. Дали ключи от неё и сказали, что она моя до завтра. На следующий день был рейс в Нью-Йорк.

Квартира находилась в высоком здании, напомнившем мне что-то древнеримское и древнеегипетское одновременно. В середине здания был проём, напоминавшая Триумфальную арку Наполеона. По бокам от арки имелись две пары коринфских колонн; на опирающемся на них антаблементе стояли мраморные космонавты с круглыми хромированными шлемами. Мои окна были в точности над этим выпендрёжем архитектора, так что шлемы я могла вблизи разглядывать.

Квартира была небольшой: кроме прихожей, гостиная, кухня, санузел (туалет опять отдельно!) и пять спален. Спальни маленькие, меньше, чем у нас. Короче, обыкновенное такое жильё, где-то тысяча футов квадратных, не больше, я думаю. Хотя после тюрьмы-то, конечно, квартира казалась роскошной.

Удивительным в квартире было то, что она оказалась полностью обставленной. По комнатам стояли толстопузые шкафы и серванты по моде не знаю, какого там века. За стеклом в гостиной была выставка чайных сервизов и хрусталя. На полках рядом с книгами стояло штук под сорок грампластинок. Телевизор, телефон, часы с кукушкой, пишмашинка, радиола — всё-всё было. В конце концов, я обнаружила в шкафах кучу одежды, а в раковине — несколько не вымытых тарелок с не засохшим ещё жиром. По всему выходило: в квартире живут. Она чья-то. Куда делись хозяева и почему теперь я обитаю здесь, было совершенно непонятно.

Может, у советских людей принято квартирами меняться? Ну, раз общее всё, то логично… Типа как в общине земледельческой. Интересно, а если квартира на сутки моя, то я, что, и одежду могу эту брать, и посуду, и всё остальное?.. Вообще непонятно.

Пошарив там и сям, я пришла к выводу, что раньше — то есть, видимо, сегодня же с утра — в квартире жили муж, жена, двое детей и то ли бабушка, то ли прислуга. Фотографии этих людей, причём некоторых даже в одежде, мною здесь найденной, я обнаружила в нескольких спальнях. Впрочем, ситуацию это не прояснило.

Эх, ладно! Раз меня здесь поселили, буду жить. Всё равно я только на ночь тут, не больше. Решив так, я отыскала в кухне кое-что съестное, подкрепилась.

Дальше вымылась в ванной.

Потом шмотки надо было постирать. А то сколько я ношу одно и то же — уж не помню!

Сняла платье, порылась в карманах. Нашарила рубль.

Тот самый!

Рубль с продажи кофты, Псевдо-Элвисом подаренной!

Марине я его так и не отдала — странно было бы платить за гостеприимство человеку как раз в тот момент, когда он сдаёт тебя политической полиции. В тюрьме на моё «сокровище» тоже никто не позарился — так оно в кармане и валялось всю дорогу. А тут я вспомнила: рубль я должна Изотопову! Кажется, в этой истории он был единственным человеком, который не предал меня или не был подсадной уткой с самого начала. И потом, он так помог мне! Рубль, пожалуй, это сумма не большая, но уехать, не вернув долг такому человеку, было бы подло. Кроме того, могу я хоть раз прогуляться по Москве с другом, а не с надсмотрщиком!? Прогуляться свободно, не прячась, не думая о шпионаже и об убийствах…

Я набрала номер Изотопова — с прошлого звонка он мне запомнился, поскольку наполовину был похож на мой день рождения, а на вторую — на дату рождения Вики.

Профессор меня вспомнил. Удивился, что я всё ещё