— Сказал, не хочет, чтобы его снова использовали. — Я судорожно вздохнула, взяла паузу и, отдышавшись, приложилась к бутылке пива.

Мой мобильный остался в мусорной корзине где-то в «Де Лухо», и я была лишена возможности неотрывно смотреть на дисплей в ожидании звонка.

— Снова использовали? — Дженни выхватила картофельный ломтик, сунула в рот и состроила удивленную мину, после чего стащила второй. — Не поняла. Когда ты его в первый раз использовала?

— По-моему, он имел в виду не меня.

Вот бы пивные бутылки были хрустальными шарами! И почему в «Кровать, ванна и остальное» не продают волшебные зеркала? Разве они не подпадают под категорию «остальное»?

— Та гадина французская? — уточнила Дженни, имея в виду пренеприятную бывшую девицу Алекса. За исключением Сисси Спенсер я стараюсь не клеить ярлыки на других женщин, но последняя подружка Алекса сделала все, чтобы заслужить это прозвище. По-моему, она попадет в специальный круг ада, зарезервированный для Гитлера, Джастина Бибера и мужика, придумавшего джинсы с завышенной талией.

— Ну да. — Пиво отказывалось показать, что сейчас делает Алекс, как ни гипнотизировала я взглядом бутылку. — Может, позвонить? Он же знает, что у меня нет мобильного.

— И знает, где ты находишься, — отозвалась Дженни. — Он, наверное, сейчас не меньше твоего с ума сходит. Ты правильно поступила. Иначе наговорила бы ему такого, чего он никогда бы тебе не простил.

— Я и сама так подумала, — надула я губы. Вот вам и «Дженни всегда дает плохие советы».

— Сейчас у него есть время остыть, переварить сказанное. Он поймет, что не сердится на тебя, и завтра позвонит.

— Он позвонит завтра, — повторяла я, пока сама почти не поверила в это, сидя буквально на своих ладонях, чтобы не схватить домашний телефон Дженни. Но я вспомнила выражение лица Алекса, и моя уверенность дрогнула. — Позвонит.

Прошло три дня. Алекс не звонил.

После молчания в первые сутки я позвонила и оставила сообщение. Ничего. Чем дольше это длилось, тем невозможнее казалось сесть в такси, поехать домой и поговорить. На второй день со мной в такси села Дженни, но квартира оказалась пустой. Сверкающая разноцветной фольгой свалка, она же лавочка по заворачиванию подарков, осталась в неприкосновенности. Доказательством того, что Алекс вообще приехал, были разбросанные футляры от дисков около проигрывателя, пустая коробка из-под пиццы и несколько десятков пустых пивных бутылок. Картонный стаканчик из-под жареной картошки на кофейном столике оказался до половины заполнен окурками. Алекс вообще не курил, за двумя исключениями: в состоянии сильнейшего стресса или во Франции. Ободряющее выражение лица Дженни куда-то пропало, когда я на цыпочках обошла квартиру, боясь разбить что-нибудь, что мне не принадлежит.

— Хочешь его подождать? — спросила она. — Я побуду с тобой.

Но я не хотела оставаться. Мне было страшно. Я собрала кое-что из одежды и туалетных принадлежностей и ушла. «Я вернусь, — повторяла я себе. — Я обязательно вернусь».

Я надеялась, он заметит, что я приезжала. Увлажняющий крем исчез со стеклянной полки в ванной у зеркала. С тумбочки я забрала свой ноутбук. Футболка Алекса с «Блонди», в которой я всегда спала, перекочевала из-под моей подушки в сумку. Я хотела, чтобы он заметил и позвонил, приехал за мной. Но звонка не последовало. В четыре утра, лежа без сна в кровати Дженни, я поняла, что он не позвонит.

Та пара дней для нас обеих выдалась не сахар. Дженни разрывалась на работе и переживала из-за Джеффа. После возвращения в Нью-Йорк она не виделась ни с Джеффом, ни с Сиггом, и не из-за отсутствия энтузиазма со стороны последнего: Сигг звонил беспрестанно, но Дженни отпугивала его криками о сверхурочной работе и затянувшимся похмельным синдромом. Сигг вроде купился, но мы боялись загадывать, сколько это продлится. С Джеффом, напротив, творился форменный бардак. До свадьбы, назначенной на канун Нового года, остались всего две недели, но он ничего не отменил. Дженни сходила к юристу и убедилась, что свадьба в Вегасе не имеет законной силы и не требует аннулирования. Джефф сходил к бармену, и тот подтвердил неизбежную в скором будущем пересадку печени. В три утра нас разбудил телефонный звонок. В четыре Джефф уже рыдал в трубку. В десять утра я расписывалась за цветы, из которых торчала карточка с накарябанным от руки извинением, но свадьбу он не отменял, и Дженни не желала с ним разговаривать. Мне страшно было представить, что Алекс может когда-нибудь так рассердиться на меня, как Дженни на Джеффа.

Не желая будить человека, который только что заснул, я прошла в гостиную и открыла жалюзи. В Нью-Йорке не бывает полной темноты, даже в четыре утра. Комната осветилась огнями Лексингтон-авеню. Внизу проносились такси, в мини-маркет тянулась муравьиная тропа, из ресторана нетвердой походкой шли люди. Если лечь в дальний угол дивана, можно увидеть небоскреб «Крайслер».

Когда я впервые сюда попала, одного этого хватило, чтобы вызвать у меня улыбку, хотя дела шли из рук вон плохо. Но теперь все было иначе. В тот раз я знала, что меня предали, все, казавшееся надежным и знакомым, исчезло. Сейчас, если я потеряю Алекса, то потеряю не почву под ногами, а все, что когда-либо хотела в жизни. Он был моим будущим, а не прошлым. По крайней мере я продолжала на это надеяться.

Я взяла телефон и набрала номер, уже выученный наизусть. Шли гудки. Я ждала щелчка переключения на автоответчик.

— Алло!

Он ответил, и я не знала, что сказать.

— Алло! — Голос у него был усталый, но Алекс не спал — я уловила тончайшую разницу. Я все о нем знала. Или думала, что знаю.

— Так, я сейчас кладу трубку. Окажите мне услугу, сотрите мой номер, договорились?

— Это я, — торопливо ответила я. — Это я.

Он ничего не сказал.

Я ничего не сказала.

— Ты где? — спросил он наконец.

— У Дженни.

Если бы я могла сказать что-нибудь другое!..

— А, ну естественно, — ответил Алекс. — Сейчас четыре утра. Может, отложим до следующего раза?

— Какого? — У меня зародилась надежда — он хочет поговорить, но под ложечкой похолодело — он не хочет говорить сейчас.

— Я позвоню, когда смогу, — спокойно ответил он. Он не положил трубку сразу, от звука его дыхания я перестала дышать, а потом послышался щелчок, длинный гудок и тишина. Огни небоскреба «Крайслер» помутнели. Я закрыла глаза, пытаясь прогнать слезы. Вернуться в кровать означало двинуться, а двинуться означало разреветься, поэтому я перевернулась на другой бок и уткнулась в спинку моего старого дивана, позволив слезам впитываться в подушки. Он позвонит, когда сможет.

— Что-нибудь веселое? — нерадостно спросила Дженни. — Когда смеяться?

— Я и забыла, какая тут оглушительная музыка, — призналась я, желая, чтобы громкость песни Бейонсе чуть-чуть убавили. — Просто здесь оказалось для всех удобно.